|
Гостиная была заставлена всякими старинными вещицами, и Пупсеру пришлось буквально продираться через завалы. — Хорошо, что зашел. Устраивайся поудобней, не стесняйся. — Пупсер с трудом протиснулся мимо граммофона с трубой из папье-маше, обошел медный столик с резными ножками, согнувшись в три погибели пробрался под раскидистыми ветвями рацинника и наконец уселся в кресло у камина. Капеллан сновал то в ванную, то обратно и, словно служа воскресную службу, громко бормотал-перечислял, чтобы ничего не забыть, чайные принадлежности.
— Та-ак. Чайник горячий. Ложечки. Молочник. Тебе с молоком?
— Да, благодарю, — ответил Пупсер.
— Хорошо-хорошо. А то многие любят с лимоном. О таких мелочах всегда забываешь. Чехольчик для чайника. Сахарница. Пупсер осмотрелся. Определить круг интересов Капеллана было нелегко. Комната была завалена вещами, связи между которыми было не больше, чем между цифрами в случайном числовом коде. За исключением дряхлости, предметы мебели имели мало общего, что указывало на разносторонние интересы их владельца.
— Сдобные лепешки. — Капеллан выскочил из ванной. — Пальчики оближешь. Их надо обжаривать. — Он наколол лепешку на длинную вилку и вложил Пупсеру в руки. Пупсер с опаской потыкал лепешкой в огонь. Он с новой силой почувствовал, как далека от реальности та жизнь, которую ведут обитатели Кембриджа. Как будто каждый здесь старался спародировать себя самого, как будто пародия на пародию сама может стать новой реальностью. Капеллан споткнулся о скамейку для ног и шлепнул банкой с медом о медную столешницу. Пупсер снял с вилки лепешку, с одной стороны почерневшую, а с другой — холодную, как лед, и положил на тарелку. Он принялся поджаривать вторую, а Капеллан пытался размазать масло по первой, недожаренной. Наконец с лепешками было покончено. Лицо Пупсера горело от жара, а руки были липкими от растаявшего масла и меда. Капеллан откинулся в кресле и набил трубку. На его табакерке красовался герб Покерхауса.
— Угощайся, сын мой, — предложил Капеллан и подвинул Пупсеру табакерку.
— Не курю.
Капеллан грустно покачал головой:
— Курить трубку никому не помешает. Успокаивает нервы. Сразу трезво смотришь на вещи. Я бы без своей трубки пропал. — Он облокотился на спинку и задымил как паровоз. Пупсер смотрел на него сквозь клубы дыма.
— Итак, на чем мы остановились? — спросил он. Пупсер задумался. — Ах, да, вспомнил, у тебя какая-то проблемка, — сказал наконец Капеллан. — Мне что-то такое говорили.
Пупсер недовольно уставился на огонь.
— Старший Тьютор кое-что мне поведал. Правда, я мало чего понял, я вообще редко чего понимаю. Глухота, знаешь ли.
Пупсер сочувственно кивнул.
— Старческий недуг. Глухота да ревматизм в придачу. А виной всему, знаешь ли, сырость. Тянет с реки. Очень вредно жить рядом с болотами.
Трубка мерно попыхивала. В относительной тишине Пупсер обдумывал, как начать. Капеллан был в летах, а его физическое бессилие наводило на мысль, что он едва ли способен проникнуться теми затруднениями, которые испытывал Пупсер.
— Скорее всего, меня не правильно поняли, — нерешительно начал он и тут же смолк. По лицу Капеллана он догадался, что его не понимают вообще.
— Говори громче! — заорал Капеллан. — Глуховат я крепко.
— Вижу, — сказал Пупсер. Капеллан приветливо улыбался.
— Не робей, выкладывай. Меня ничто не шокирует.
— Еще бы, — согласился Пупсер.
С лица Капеллана упорно не слетала доброжелательная улыбка.
— Придумал, — оживился он, вскочил и полез за кресло. |