— Плохо для вашего дела, — высказал соображение Каррингтон.

— И да, и нет, — был ответ.

Каррингтон оставил в покое необщительного бармена и принялся рассматривать орнамент на стене: она и то разговорчивее. Вскоре в пивную вошел человек в котелке и заказал портер. Его спина показалась Каррингтону знакомой. Темное пальто, шляпа, высокие, начищенные до блеска ботинки, массивная шея. Да это же привратник Покерхауса! Окончательно Каррингтон узнал его по зажатой в зубах трубке. Привратник заплатил, уселся в углу и закурил. Каррингтон втянул в себя дым — и прожитых лет как не бывало, он превратился в студентика, забежавшего за письмом в привратницкую Покерхауса. Кухмистер. Как мог он забыть эти деревянные движения, военную выправку! Бессменный, как геральдический зверь на воротах колледжа. Каррингтон часто наблюдал за ним из окна. Каждое утро Кухмистер, в неизменном котелке, маршировал по двору, освещенный лучами раннего солнца, похожий на стражника в шлеме, и черная тень бежала за ним по газону. "Старая волынка у ворот зари", — пошутил как-то раз Корнелиус. А теперь привратник сидел сгорбившись над кружкой, посасывал трубку и хмурился, думая о своем. Каррингтон разглядывал его тяжелые черты. Какое сильное, мрачное лицо! "Декан напоминает пузатую пивную кружку, а Кухмистер — прямо персонаж Чосера", — думал Каррингтон. Правда, из "Кентерберийских рассказов" он помнил только пролог, да и то смутно. Да, выразительное лицо. Каррингтон допил пиво, заказал еще и подсел к привратнику:

— Кухмистер, я не ошибаюсь?

— Ну? — коротко бросил тот, недовольный непрошеным вторжением.

— Вы, верно, не помните меня. Я учился в Покерхаусе в тридцатых годах. Моя фамилия Каррингтон.

— Помню. Вы жили в комнатах над столовой.

— Позвольте, я вас угощу. Ирландский портер, да? — И не успел Кухмистер возразить, Каррингтон вернулся к стойке.

Привратник неодобрительно смотрел на него. Он хорошо помнил Каррингтона. Его еще звали "Берти". Берти-кокетка. Не джентльмен. Подвизается теперь на сцене, вроде клоуна. Каррингтон принес кружки и сел.

— Вы, наверное, ушли на покой, — заговорил он.

— Какой там покой! — проворчал Кухмистер.

— Не хотите ли вы сказать, что по-прежнему служите? Бог мой! Сколько лет прошло! — Корнелиус говорил с наигранным пылом интервьюера: что-то в Кухмистере пробудило в нем охотничий инстинкт. Каррингтон сделал стойку.

— Сорок пять лет, — сказал Кухмистер и залпом осушил кружку.

— Сорок пять лет, — эхом повторил Каррингтон. — Поразительно.

Кухмистер поднял кустистые брови. Он не находил в этом ничего поразительного.

— А теперь вы на пенсии? — гнул свое Каррингтон.

Кухмистер посасывал трубку и не отвечал. Журналист глотнул еще пива и сменил тему.

— Посносили старые пивные. Кинг-стрит уже не та. Студенты небось пивные марафоны больше не устраивают?

Кухмистер покачал головой.

— Их было четырнадцать. И в каждой надо было принять по кружке. За полчаса. Не так-то просто. — Он снова замолчал.

Каррингтон понял его настроение. Уходят старые времена, а вместе с ними и время старшего привратника. Поэтому-то старик так мрачен. Но только ли поэтому? Каррингтон зашел с другой стороны.

— Но Покерхаус не меняется.

Кухмистер стал мрачнее тучи.

— Еще как меняется. Так меняется, что… — Он сложил губы, как будто хотел плюнуть на пол, но вместо этого отвернулся и понюхал свою трубку.

— Вы о новом Ректоре?

— И его шайке.