— Да как ты смеешь! — сказала бабушка.

— Черт, сил моих больше нет, — сказал папа. — Дети, пошли, шевелитесь.

Он взял Виту и Максика за руки и потащил к двери.

— Папа, подожди! Они не надели куртки! И потом, Максик не сможет ходить в твоих сапогах.

Я сорвала с вешалки наши три куртки и принялась разбрасывать в стороны старые резиновые боты и тапки, разыскивая ботинки Максика.

— Ты прямо маленькая мама, Эм. Самая взрослая из всех нас, — сказал папа.

Сердце у меня забилось от гордости под рубашечкой с котенком. Мы вышли из дома вслед за папой, на ходу натягивая куртки. Максик не успел зашнуровать ботинки, и они хлопали на каждом шагу. Мы не попрощались с бабушкой, даже с мамой не попрощались.

— Ты чего, пап, они такие вкусные!

Я так вгрызлась в пончик, что из него брызнул ярко-красный джем.

— Смотрите, у меня губная помада! — Вита размазала джем вокруг рта.

— И у меня, и у меня! — подхватил Максик.

— Я не очень голодный, Эм. Ешьте сами, ребята, — сказал папа.

Ты не заболел, пап? — спросила я заботливо.

— Я прекрасно себя чувствую, — ответил папа, дрожа. Он плотнее обмотал шею моим вязаным шарфом. — О-о, что за шарф, такой уютный!

В поезде папа сразу задремал. Вита все время порывалась его разбудить, а Максик через две минуты после отхода поезда принялся спрашивать: «Уже приехали?» — но я кое-как их занимала всю дорогу. Мы смотрели в окно, разглядывали садики около домов, мимо которых проезжали, и пытались угадать, в каких из них живут дети.

Вита и Максик непрерывно ссорились из-за того, кто первый заметил в очередном садике качели, песочницу, велосипед или мячик. А я смотрела на папу. Он был совсем бледный, как-то весь сгорбился и хмурился во сне. Я подумала: вдруг ему снимся мы? Вот бы сейчас нашептать ему на ухо, загипнотизировать, пока он спит: «Ты вернешься домой, папа. Ты любишь маму, Виту, Максика и меня. Ты не можешь жить отдельно от нас».

Когда приехали на вокзал Ватерлоо, я осторожно тронула его за руку. Папа открыл глаза и посмотрел удивленно, как будто совсем про нас забыл. Потом улыбнулся. На вокзале он зашел в мужской туалет, а когда вернулся, выглядел получше: лицо умытое, дыхание пахнет мятой.

— Ну что, мои хорошие, идем смотреть процессию.

Он объяснил, что это будет совершенно необыкновенная новогодняя процессия. Добираться пришлось пешком, потому что Максик до смерти испугался эскалатора в метро. Папа рассказывал про процессию, и Вита с Максиком в конце концов поверили, что там действительно будут всадницы в сверкающих бикини верхом на белоснежных лошадях и раскрашенные слоны, у которых бивни украшены драгоценными камнями, и крылатые обезьяны, летающие у зрителей над головами и срывающие с них шляпы.

Я-то знала, что он все выдумывает, но и сама чуть было не поверила, так что действительность нас всех разочаровала. Во-первых, нам почти ничего не было видно из-за толпы. Папа по очереди брал Виту и Максика к себе на плечи. Я была для этого слишком большая. Поднявшись на цыпочки, я видела вдалеке головы поющих девушек. Иногда они подбрасывали в воздух свои жезлы или взмахивали перьями, но больше ничего было не разглядеть. Проезжали большие платформы, на которых стояли разные знаменитости, все такие разряженные, они махали руками и что-то кричали, но мы почти никого не могли узнать.

Максик хныкал и жаловался каждый раз, как приходилось уступить Вите место на папиных плечах, и я попробовала сама его поднять.

— Выше, Эм, подними меня повыше! — пищал Максик. — Мне не видно сосиску!

Тут, как будто Максик потер волшебную лампу, в толпе показалась гигантская сосиска и двинулась прямо на нас.