Он пристально смотрел на телефон.

Харри вспомнил, как много лет назад, каждый день проходя мимо телефонного автомата в Гонконге, неизменно думал: «Ракель там. Она и Олег. В автомате. На расстоянии двенадцати нажатий кнопок».

Как же давно это было.

А со времени их первой встречи с Ракелью и вовсе прошло уже пятнадцать лет. Харри приехал по крутой извилистой дороге, ведущей к бревенчатой вилле в Хольменколлене. Старенькая машина совсем выдохлась, пока он добрался до нужного дома. Ему открыла женщина лет тридцати, и он объяснил, что ищет Синдре Фёуке. Внимательно присмотревшись, Харри понял, что хозяйка дома очень красива. Густые темные волосы; черные и ровные, как по линеечке, брови над большими карими глазами; высокие аристократические скулы.

Она была одета в черное манто, простое и элегантное. Голосом более глубоким, чем можно было предположить, глядя на нее, женщина ответила, что Синдре Фёуке – ее отец и он раньше жил здесь, но вот уже несколько месяцев, как переехал в город. Говорила Ракель Фёуке самоуверенно и расслабленно, с преувеличенно четкой, почти театральной дикцией, глядя ему прямо в глаза.

А потом она сказала, что как раз собиралась уходить, и зашагала прочь, ставя ноги одну точно перед другой. Ему показалось, что она идет как по канату, словно балерина. Харри объяснил, что он из полиции, узнал у Ракели адрес отца, а потом вызвался отвезти ее туда, куда ей было нужно. По дороге они выяснили, что учились на юридическом приблизительно в одно и то же время и что в студенческие годы были на одном и том же концерте группы «Raga Rockers». Ему нравился смех попутчицы, не такой глубокий, как ее голос, а легкий и светлый, как журчание ручья. Ей надо было в район Майорстюа.

– Вопрос в том, доедет ли этот автомобиль так далеко, – сказал тогда Харри, и она согласно кивнула. Как будто уже тогда оба догадывались, что еще не начавшееся не продлится долго. Когда Ракель собралась выходить и ему пришлось толкнуть для этого сломанную пассажирскую дверцу, он вдохнул ее запах. С момента их встречи прошло всего полчаса, и Харри пытался понять, что, черт возьми, происходит. Все, что ему хотелось, – это поцеловать ее.

– Может, еще увидимся, – бросила она на прощание.

– Может быть, – ответил он, глядя, как она балетной походкой шагает прочь по улице Спурвейсгата.

Они встретились вновь на празднике в Полицейском управлении. Оказалось, Ракель Фёуке работает в иностранном отделе Службы безопасности полиции. На ней было красное платье. Они стояли, разговаривали и смеялись. Говорили и никак не могли наговориться. Он рассказывал ей о своем детстве, о Сес (Сестрёныше), страдавшей синдромом Дауна в легкой форме, о матери, которая умерла, когда Харри был совсем молодым, и о том, что ему пришлось взять на себя заботу об отце. Ракель поведала ему, что ходила на курсы русского языка при Министерстве обороны, а потом два года работала переводчиком в норвежском посольстве в Москве. Там она вышла замуж за русского, родила Олега, а потом уехала из Москвы, оставив супруга, который злоупотреблял спиртным. А Харри сообщил, что он сам – алкоголик, о чем Ракель, возможно, уже догадалась, глядя, как он глушит колу на корпоративном празднике. Он не сказал ей, что в тот вечер его дурманил не алкоголь, а ее смех, чистый, искренний, светлый, и что он был готов говорить самые идиотские на свете вещи, чтобы только вновь и вновь его слышать. А потом, в конце вечера, они танцевали. Харри танцевал. Под вязкую, как сироп, саксофонную вариацию мелодии «Let It Be». Это доказывало: он безнадежно влюблен.

Спустя несколько дней он отправился на воскресную прогулку с Олегом и Ракелью. В какой-то момент Харри взял Ракель за руку, поскольку это показалось ему естественным. Некоторое время они так и шли, пока она не отняла у него руку. И когда потом Олег играл в тетрис с новым другом мамы, Харри чувствовал на себе мрачный взгляд Ракели и догадывался, о чем она думает.