Зверев покачал головой:

– Посуди сам, Самсонов скрывал правду от Лопатина и от одноклубников. Ему зачем-то нужно было их убедить, что в четверг он гулял в бане с коллегами по цеху и бражничал. При этом он знал, что Лопатин его за это по головке не погладит. Однако он это сделал, и, я уверен, не для того, чтобы убедить в том, что бражничал, нас. Что это за алиби, которое сразу же развалилось как карточный домик? Мужики из гаража тут же подтвердили, что Самсонов в тот вечер где-то пропадал, а значит, такое алиби не имеет смысла.

– И что из этого следует? – спросил Горохов.

– То, что Самсонов что-то скрывает от тренера и команды, но не более того, – пояснил Зверев.

– Откуда же у него ссадины на лице?

– Пока не знаю, но надеюсь это выяснить, как и то, где он пропадал в тот вечер и чем занимался.

– То есть ты утверждаешь, что Самсонов не нападал на Катю? – обиженно буркнул Веня.

– Нет, не утверждаю. Он мог напасть на Катю, и он мог убить Зацепина, но, прежде чем арестовывать Самсонова, я хочу, чтобы Катя его опознала. В противном случае у нас против него будут только косвенные улики. Вот поэтому я и спрашивал тебя, может ли Катя говорить.

* * *

Пока Костин ехал в автобусе, ему дважды наступили на ногу и чуть было не оторвали ручку от холщовой сумки, в которой лежали яблоки, пачка печенья и две бутылки ряженки. Веня тихо ругался себе под нос, еще до конца не понимая, что его злит больше – битком набитый пассажирами автобус или позиция Зверева, который как будто бы и не обрадовался тому, что Катя пришла в себя, и вдобавок ко всему почему-то медлил с задержанием Самсонова. Если этот тип поймет, что его раскусили, он запросто сможет скрыться, и потом ищи его.

Когда Веня вошел в здание больницы, часы показывали шестнадцать сорок пять. Подойдя к стойке регистрации, Костин бесцеремонно бросил:

– Я к Колесниковой, в триста первую.

– Вы ее родственник? – едким голоском спросила немолодая очкастая медсестра с бородавкой на носу.

– Муж!

Женщина открыла регистрационную книгу и сообщила:

– Колесникова в триста седьмой, ее перевели в общую палату.

– Хорошо! Как туда пройти?

– Посещение больных с пяти.

Веня опешил, заскрежетал зубами и сунул женщине в лицо удостоверение.

– Я из милиции!

– И что с того? Вы сказали, что пришли к жене, значит, вы явились как частное лицо, поэтому будьте любезны соблюдать распорядок.

Веня сжал кулаки и убрал удостоверение в карман.

– Послушайте, гражданочка, сейчас уже почти без десяти пять, давайте я все-таки пройду…

– Вот же нетерпеливый, уж десять минут посидеть не может. Надевайте халат и ожидайте пяти часов, больше повторять не буду!

Веня, горя желанием наговорить этой мымре гадостей, все же сдержался, молча снял со стоящей поблизости вешалки белый халат, накинул его на плечи и отошел к окну. Ровно в пять он подошел к очкастой медсестре, и та все же разрешила ему войти, предварительно потребовав предъявить содержимое его сумки на предмет наличия запрещенных продуктов. Это снова вызвало у Вени вспышку гнева, но он лишь кусал губы и ругал в сердцах всех и вся. Он предъявил очкастой содержимое сумки, та взглянула на передачку мельком и указала Вене, куда он должен идти.

Пока Костин поднимался на третий этаж, он успокаивал себя тем, что, если к его Катеньке так непросто попасть, значит, она в относительной безопасности. Однако у палаты его ждало разочарование, потому что никакой охраны у палаты он не обнаружил. Веня огляделся по сторонам и только сейчас увидел стоявшего в конце коридора молоденького сержанта, болтающего с хорошенькой курносой медсестричкой.