Мне явно повезло, что я была под кайфом, В таком состоянии можно просто блаженно перекатываться с одной мысли на другую и не брать в голову ни то, что слышишь, ни то, что сам говоришь. Но при этом наркотик может сослужить и плохую службу. Эйфория мгновенно переходит в паранойю. И когда она на меня навалилась, мне стало так скверно, что и признаться неловко. Ей‑богу, из всех случаев, когда я садилась в лужу, этот был самый сногсшибательный.

Правда, осталось кое‑что еще. Когда Кейт неделю тому назад сидела здесь, капая слезами в чашку с кофе, не только Колин составлял проблему в ее семейной жизни. Кажется, у нее самой были сложности в смысле секса и душевного состояния. Впрочем, как видно, это уже позади.

– Ну а ты, Кейт? Как насчет твоих собственных сомнений? Или уже приступаешь к их ликвидации?

Она чуть нахмурилась, как будто вопрос ее несколько смутил. Вполне возможно. Может, они уже частично с этим справились, заставив как следует поскрипеть пружины кровати в свободной материнской спальне. На этот счет они гораздо смелее меня.

– Разберемся и с этим, – тихо сказала она. И добавила, как бы расставляя все по местам: – Я такая, какая есть. Иной мне никогда не стать. Даже если бы очень захотела.

И я поняла, что больше Кейт мне не скажет ничего. И смотрела на нее, свою сестру, значившую так много для меня в моем детстве, в моей жизни. И снова я осознала то единственное, с чем все никак не хотела соглашаться. Кейт по‑настоящему любит своего мужа, и, значит, при всем его самодовольстве и твердолобости есть в нем что‑то очень для нее притягательное. В его постоянстве и собранности, в его старомодных представлениях о жизни и браке она черпает нечто, что делает ее жизнь легкой и спокойной. Случившееся, несомненно, внесет свои коррективы, заставит их по‑иному взглянуть друг на друга, но их единства это не нарушит. Кейт нужен Колин. Пусть она трижды хороша собой, пусть умна и привлекательна настолько, что могла бы претендовать на лучшее, но нужны ей только Колин, Бен и Эми. И хватит мне убеждать себя, что не нужны. Хотят же некоторые женщины увеличивать груди и омолаживать лица, потому что таков их способ самоутверждаться в этом мире, а не мой. Я не имею ни малейшего права осуждать чужой выбор и огульно считать всех, от тебя отличных, глупыми или ущербными. Смирись, Ханна, мир нельзя переделать по собственному хотению. Просто надо принять его таким, какой он есть.

Наркотик. Ох, любишь ты погружаться вместе с ним в философские глубины! Хлебнув шампанского, я снова вынырнула на поверхность. В конце концов, разговор‑то идет.

– …если тебе это будет не в тягость?

– Что? Прости. Меня заклинило на Колине.

– Ханна! – Кейт рассмеялась. – Не думаешь ли ты, что они правы?

– Кто?

– Да те, которые утверждают, что от марихуаны дуреют?

– Да ну, – сказала я. – Завидуют. Так о чем ты? Она вылила оставшееся шампанское в свой пустой стакан, отпила.

– О том, что мы хотим, чтоб ты к нам пришла в ближайшую субботу.

– Мы?

– Ну да. Колин тоже. Говорит, уж если начинать с чистого листа, без тебя обойтись никак невозможно. И хватит вам задирать друг дружку, как первоклашки.

– Но ведь он…

Но Кейт не дала договорить:

– Он знает, что я делилась с тобой. Знает, что ты знаешь. Честное слово, говорю тебе, он хочет с тобой помириться.

Может, мир, а может, он мной закусит вместо обеда: порубит меня на кусочки, припустит в широкой сияющей сковородке и подаст, полив красным вином из «Оддбинс».