– И что она сказала?

– Спросила, убеждена ли я, что не ошиблась. Я сказала, что да. Она сказала, что просто решила прокатиться, потому что не спалось. Что это была обычная автомобильная прогулка, хотя это может быть истолковано совсем иначе.

– И вы согласились?

– Я промолчала. Потом она спросила, не хочу ли я остаться, что она подумывает кое‑что здесь изменить, вложить в дело побольше средств, потому подыскивает нового менеджера. – Марта кинула на меня взгляд. – Я больше чем кто‑либо подхожу на это место! – бросила она с вызовом. – Я его заслужила.

– Угу, – сказала я.

И тут, подсунув руку под край массажного стола, я извлекла оттуда свой маленький магнитофон, который заранее приладила. Нажала кнопку «стоп».

– Какая жалость, что я не могу его вам оставить. Ну а теперь скажите‑ка лучше, где я могу ее найти.

Глава двадцать третья

Я постучала, хотя была бы не прочь поскорее высадить эту дверь. Поразительно, я еще ни разу не бывала в ее личных апартаментах в «Замке Дин». Если мы и встречались тут, то либо в кабинете у Кэрол, либо у полуночного водоема. Изнутри доносилась музыка, глухое притопывание и надтреснутое подмурлыкивание. Похоже, Оливия Марчант танцевала. Впрочем, у нее для этого есть множество причин.

Она открыла дверь, и в первый момент я ее даже не узнала. Она была в переливающемся «боди», одном из лучших аксессуаров «Замка Дин», и, судя по виду, только что занималась гимнастикой. Тело у этой пятидесятилетней женщины было, что и говорить, по‑прежнему великолепное, гибкое, упругое, натренированное до совершенства. Но не тело подействовало на меня ошеломляюще. Лицо.

Сначала мне показалось, это потому, что она просто без макияжа и что потный блеск и выбившиеся из‑под нейлоновой ленты пряди волос лишают идеальный образ привычного лоска. Но, приглядевшись, я заметила и кое‑что еще. Вверху, прямо над левой скулой, в том месте, где раньше было подергивание, что‑то явно происходило у нее с кожей.

– Ханна?

При виде меня она немедленно приложила к лицу полотенце, как бы поглаживая ушиб.

– Я… Вы бы хоть предупредили, что придете. Боюсь, что я…

– Заняты? О, уверена, Оливия, что пару минут вы способны мне уделить. В конце концов, напомню, я ведь вам жизнь спасла. Можно войти?

Она взглянула и, по‑моему, уже в этот момент поняла, о чем я буду с ней говорить.

Оставив дверь раскрытой, она прошла впереди меня в комнату. Я прикрыла дверь за собой.

– Пойду переоденусь, – сказала она.

– Мне это не мешает, – холодно сказала я.

– Да, – сказала она тихо. – Вам не помешает. Мне помешает. Может быть, вы подождете меня в соседней комнате?

Наниматель – прислуга. Порой нелегко нарушить возникший стереотип. Я повиновалась.

То, что я там увидела, здорово меня покоробило. Сплошные фотографии Оливии. Они были повсюду – на стенах, на столах, даже на каминной полке: качественные, студийные – с фоном и подсветкой, прямо частная коллекция фоторабот. Или – усыпальница отгремевших побед. Лишь одна фотография Мориса – он сидит за столом, всемогущие руки скрещены на переднем плане. Впрочем, частица его, так или иначе, присутствовала во всех находившихся здесь фотопортретах. Я пристально вглядывалась в лица супругов. Да, бесспорно, лицо Оливии, особенно в молодые годы, являло собой свидетельство грандиозного успеха. Было там одно черно‑белое фото, портрет в сигаретном дыму, типа рекламных кадров из какой‑нибудь роковой киноленты сороковых годов. Оливия вполоборота, рот слегка приоткрыт, скулы монолитные, как скала. Лорен Бакол.