При выборе любого поприща следует руководствоваться лишь двумя соображениями: во-первых, прирожденной склонностью того, кто выбирает, и, во-вторых, пользою в лучшем смысле этого слова, какую приносит избираемая деятельность. Литература, как и всякое иное искусство, представляет огромный интерес для самого художника; но пользы от нее для человечества на удивление больше, чем от всех иных искусств. Этих оснований вполне достаточно, чтобы оправдать любого юношу или молодую женщину, избравших путь литературы. Я не стану много говорить о денежной стороне дела. Писатель может прожить своим трудом. Если и не так роскошно, как если бы он занимался любым другим ремеслом, то все-таки может. Сама работа, которой он посвящает свой день, делает его куда более счастливым, чем наипрекраснейший обед, за который он садится вечером. Каково бы ни было ваше занятие и сколько бы оно ни приносило вам доходу, мошенничеством вы, без сомнения, можете получить еще больше. Все мы позволяем себе слишком тревожиться скудостью нашего существования; но этим размышлениям не должно влиять на выбор того, что станет делом и оправданием едва ли не всей нашей жизни; и, подобно миссионеру, истинному патриоту или философу, всем нам должно выбирать ту скромную и прекрасную стезю, на которой мы можем принести человечеству всего более пользы. И если верно следовать Природе, она оказывает себя заботливой матерью. Юноша, питающий некоторое пристрастие к созвучьям слов, посвящает себя писательству; мало-помалу, научившись кое-какому уму-разуму, он обнаруживает, что выбор его был удачнее, чем он предполагал, что хотя он зарабатывает немного, зато недаром ест хлеб свой, что хотя заработок его невелик, зато по своему положению он может сослужить обществу немалую службу и что в его силах в какой-то мере защитить угнетенных и отстоять правду. Так благодатно устроен мир, такую огромную пользу можно извлечь из того, что человек хотя бы отчасти доверится самому себе, и такова в особенности счастливая звезда писательства, что оно может сочетать удовольствие с выгодой для обеих сторон, быть приятным, как игра скрипача, и полезным, как хорошая проповедь.

Все это безусловно справедливо, если говорить о литературе в самых высоких ее проявлениях; а при таких великих предшественниках, как Карлайль, Рескин, Браунинг и Теннисон, которые по сей день внушают нам восторг и почтение, не начать с литературы высокой было бы просто малодушием. Но пусть никому из нас не сравняться с этими гигантами, пусть никто из нас не может стать столь могучим, столь самобытным или мудрым, все равно даже самыми скромными своими трудами мы властны принести либо великий вред, либо великое благо. Мы можем стремиться единственно к тому, чтобы нравиться; можем, не обладая даром более высоким, стремиться всего лишь развлечь или насытить праздное любопытство наших скучающих современников; а можем пытаться, в меру своих слабых сил, и наставлять. В каждом из этих случаев мы будем иметь дело с тем замечательным искусством слова, которое есть язык жизни и потому столь легко и властно проникает в сознание людей; а раз так, избирая любое из этих трех направлений, мы вносим свою лепту в ту сумму оценок и отношений, которая и называется Общественным мнением. В нашу эпоху ежедневных газет, то, что читается в стране, весьма значительно влияет на то, что и как в стране говорится, а то и другое, вместе взятое, весьма действенно служит воспитанию юношества. Если писатель — хороший человек, то какое-то время юноша будет дышать воздухом более свежим; но в конечном счете влияние современной атмосферы на натуры посредственные всемогуще. Низкопробные опусы плодовитых американских репортеров или парижских хроникеров, читать которые не составляет никакого труда, приносят неисчислимый вред; они касаются любого предмета — и на все накладывают печать своего неблагородства; умом неразвитым и неискушенным они берутся судить обо всем и судят в недостойном духе; и ко всему они подают острую приправу, чтобы глупцам было что повторять.