Алиса шла по улице и твердила себе эти слова, как глупую детскую считалку. Да они и были глупыми, вернее, они были никчемными в своей убедительности. Как рекламный слоган. Входные двери в клуб и в казино были разными, поэтому Алиса не могла уйти сразу: надо было забрать пальто, а раздевалась она в другом гардеробе.

Она сама не понимала, почему чувствует такое отвращение к себе. Она не сделала ничего такого, что могло бы его вызвать. А то, что считал для себя приемлемым Марат, было его личным делом и не должно было касаться ее сердца так резко и болезненно. Да и при чем вообще сердце к сексу, неважно, между представителями какого пола он случается?

Алиса замерзла, пока дошла по улице от одной двери до другой. Во всяком случае, когда она забирала из клубного гардероба свое пальто, ее колотила дрожь.

«Апрель, – подумала она. – У них еще холодно в апреле».

Впервые за все время, прожитое в Москве, она подумала про этот город «у них».

– Иногда бывает и тепло, – вдруг услышала Алиса. – Вам просто не повезло. Вы приехали в Москву в холодный год.

Обернувшись, она увидела рядом с собой мужчину в темно-синем костюме. Такой костюм купил себе за три тысячи долларов мамин Джек, когда его сын женился на топ-модели. Тогда Алисе казалось, что глупее этой траты просто не может быть. Но это казалось ей там, дома. А почему бы не носить тысячный костюм в городе, где один только вход в ночной клуб примерно столько же и стоит? Господин, на которого этот костюм был надет, по крайней мере выглядел постарше Бо, который как раз и успел похвастаться Алисе ценой клубного билета.

– Откуда вы знаете, что я приехала в Москву? – спросила она. Зря, конечно, спросила – зачем поддерживать разговор с незнакомым человеком? Но ей почему-то хотелось произнести что-нибудь вслух. Она ведь, получается, и про апрельские холода подумала именно вслух. – Может быть, я в Москве родилась и прожила всю свою жизнь?

– Не может.

– Что – не может?

– Такого быть не может, – объяснил он. – Вы не родились в Москве и уж тем более не прожили здесь жизнь. В вас для этого слишком много свободы.

По чему он мог об этом судить, по ее словам о холодах, что ли? В какой-нибудь другой вечер это заинтриговало бы Алису, но нынешний вечер не располагал к любопытству. Ошеломляющих открытий ей на сегодня явно было достаточно.

– Благодарю вас, – сказала она. – Но позвольте мне пройти.

Он был не толстый, но какой-то широкий, какой-то полнотелый и мешал Алисе добраться до двери.

– Пожалуйста. – Он сделал полшага в сторону. – Я могу отвезти вас домой?

– Нет.

– Почему?

– Без комментариев.

Алиса невольно улыбнулась этим своим словам. Она освоила их уже здесь, в Москве. Пресс-секретарь «Главной улицы» Леша Меркурьев объяснил ей, что их следует произносить каждый раз, когда журналисты будут интересоваться у нее, правда ли, что мюзикл скоро закроют из-за разногласий между его русскими и американскими продюсерами.

– Зря, – сказал незваный провожатый. – Внутренняя свобода – это в России опасная штука. Разве вы еще не поняли?

– Вы ясновидящий? – спросила Алиса. – Почему вы решили, что я иностранка, еще до того, как я произнесла хотя бы слово?

Он окинул ее оценивающим взглядом, словно проверяя, стоит ли выдавать ей какую-то необыкновенную тайну, и сказал:

– Я не ясновидящий. Просто видел вас в «Главной улице». Не думал, что вы по-русски так хорошо говорите. Из эмигрантов?

И тут Алисе стало скучно. Ей стало невыносимо скучно разговаривать с посторонним человеком о посторонних ее сердцу подробностях жизни.