|
Казалось, он решает глобальные проблемы, лишь краешком гениального мозга снисходя до окружающих. Дальский плохо реагировал на окружающий мир. Порой надо было много раз что-то сказать, чтобы привлечь его внимание. Но так было, только когда экономист был трезв. А трезвым он бывал редко. Выпив хотя бы стопку водки, Мамонт преображался, становился компанейским мужиком, шутил, и про него тогда говорили: «рубаха-парень». Одевался он просто, но со вкусом - когда его сожительница следила за одеждой. Дальский любил носить пальто и шляпы, тонкие рубашки с красивыми галстуками и дорогие костюмы. Обувь экономист тоже предпочитал дорогую, фирменную. Но - это в прошлом. В общественных организациях много не заработаешь, и несчастная женщина, устав от постоянного безденежья, просто собрала одежду сожителя, украсив ею полки и вешалки комиссионного магазина. Мамонт на подобную акцию протеста только пожал плечами. Теперь он, не комплексуя, ходил в джинсах, коричневой вельветовой куртке, из-под которой виднелся ворот старенького свитера, и в растоптанных, давно не чищенных туфлях.
В деревню с милым русскому слуху названием Задериха этот интеллигент приехал в компании столь же интеллигентных, обходительных и сильно веселых (в смысле навеселе) людей. Гости сельчанам понравились тем, что много пили, соответственно щедро рассчитываясь за самогон и закуску. То, что кто-то может употребить спиртного больше, чем доморощенные алкоголики, весьма удивляло достойных тружеников села. Однако приезжие были людьми творческими и называли себя непонятным, но завораживающим словом «богема». Местный почтальон Шипица, слывший человеком начитанным, не упустил возможности блеснуть эрудицией. - Вот вы мне, гражданину сельскому, а потому темному, объясните: чем отличается богема от бомонда? - спрашивал он у приезжих, сверля их исподлобья хитреньким взглядом. - Бомонд, милейший, до самогона не опускается и творчеством предпочитает на Багамах заниматься, а не в Задерихе, - посмеиваясь, отвечал ему Мамонт Дальский, единственный экономист в шумной толпе художников и литераторов. Селяне поначалу недоумевали, как он затесался в эту однородную компанию, но потом, видя, что самогон Мамонт шибко уважает и от «богемных людей» не отстает, перестали удивляться. Сам же Дальский свой интерес к богемной жизни объяснял просто. - Зато весело! - говорил он и усмехался в усы. - Где-то я тебя видел, - не отставал от него дотошный работник почтового ведомства почтальон Шипица. - Во сне кошмарном, а может, в телевизоре: там мамонтов любят показывать, - проворчала в ответ теща одного из художников, у которой вся шумная компания, собственно, и столовалась. Теща зятя не любила и принципиально не понимала, что нашла ее дочь - гарна дивчина украинских кровей - в этом «дохлом»?.. Художник Саша Пушкин, напротив, мать своей жены очень уважал - та готовила просто изумительные пельмени. Тещу звали Тамарой Ивановной, и она, жалуясь на зятя подружкам, не получала от тех ни понимания, ни сочувствия. «Ты уж его не забижай, Тома, он же человек богемной», - с ударением на «о» говорила самая близкая подруга. В ответ теща подающего надежды художника только плевалась. Однако в силу законов гостеприимства и чтобы соседи худого не подумали, если зять все же вылезет «в люди», и самого Сашу Пушкина, и всех его друзей Тамара Ивановна принимала с показным радушием. - А чего тебя мамонтом прозвали? - поинтересовался Шипица. Вместо ответа экономист снял очки и показал почтальону язык, сразу перестав быть серьезным усатым дядькой. Это была любимая шутка Дальского, он во всю ивановскую эксплуатировал свою схожесть с Эйнштейном, часто веселя этим компанию. |
