*

А. С. Суворину, 18 октября, Петербург.

«Печатание пьес приостановите. Вчерашнего вечера я никогда не забуду, но все же спал я хорошо и уезжаю в весьма сносном настроении».

…«В Москве ставить пьесу я не буду. НИКОГДА я не буду ни писать пьес, ни ставить».

А. И. Сувориной, 19 октября, Мелихово.

…«Я уехал не простившись. Вы сердитесь? Дело в том, что после спектакля мои друзья были очень взволнованы; кто-то во втором часу ночи искал меня в квартире Потапенки; искали на Николаевском вокзале, а на другой день стали ходить ко мне с десяти часов утра, и я каждую минуту ждал, что придет Давыдов с советами и выражением сочувствия. Это трогательно, но нестерпимо. К тому же у меня заранее было предрешено, что я уеду на другой день независимо от успеха или неуспеха. Шум славы ошеломляет меня, я и после «Иванова» уехал на другой день. Одним словом у меня было непреодолимое стремление к бегству». А. С. Суворину, 22 октября, Мелихово.

…«пожалуйста, не жалейте, что Вы не были на репетиции. Ведь была в сущности только одна репетиция, на которой ничего нельзя было понять; сквозь отвратительную игру совсем не видно было пьесы.

Получил телеграмму от Потапенко: успех колоссальный. Получил письмо от незнакомой мне Весе-литской (Микулич), которая выражает свое сочувствие таким тоном, как будто у меня в семье кто-нибудь умер, - это уж совсем некстати, я впрочем, все это пустяки».

 *

В. В. Билибину, 1 ноября, Мелихово…«Я, конечно, рад, очень рад, но все же успех 2-го и 3-го представления не может стереть с моей души впечатления 1-го представления. Я не видел всего, но то, что видел, было уныло и странно до чрезвычайности. Ролей не знали, играли деревянно, нерешительно, все пали духом, пала духом и Коммис-саржевская, которая играла неважно. И в театре было жарко, как в аду». А. С. Суворину, 2 ноября, Мелихово. «Да, проживу 700 лет и не напишу ни одной пьесы. Держу пари на что угодно».

Т. Л. Толстой, 9 ноября, Мелихово. «В своем письме Вы спрашивали, нет ли у меня чего-нибудь конченного и не привезу ли я прочесть. концу лета у меня была готова повесть в 5 листов » «Моя жизнь» (другого названия я не сумел придумать), и я рассчитывал привезти ее с собой в Ясную Поляну, в корректурных листах. Теперь она печатается в «Приложениях Нивы», и я чувствую к ней отвращение, так как по ней проехала цензура и многие места стали неузнаваемы». Вл. И. Немировичу-Данченко, 20 ноября, Мели хово. i

 327

«Да, моя «Чайка» имела в Петербурге, в первом представлении, громадный неуспех. Театр дышал злобой, воздух сперся от ненависти, и я - по законам физики - вылетел из Петербурга, как бомба. Во всем виноваты ты и Сумбатов, так как это вы подбили меня написать пьесу!

Здоровье мое ничего себе, настроение тоже. Но боюсь, что настроение скоро будет опять скверное: Лавров и Гольцев настояли на том, чтобы «Чайка» печаталась в «Русской мысли» - и теперь начнет хлестать меня литературная критика, А ЭТО противно, точно осенью в лужу лезешь». него какое-то особенное мышление, полное неожиданностей, оригинальность сравнений и т. д.

. Суворину, 2 декабря, Мелихово.

…«До сих пор я прокорректировал только «Ива-нора» и водевили: остались еще не набранными две большие пьесы: известная Вам «Чайка», и неизвестный никому в мире «Дядя Ваня». Ему же, 7 декабря, Мелихово.

…«Ах, зачем я писал пьесы, а не повести! Пропали сюжеты, пропали зря, со скандалом, непроизводительно».