Вот так вот… На мой вопрос, что же он будет делать, когда мы вернем ее в Африку, он долго смотрел в небо, потом глухо произнес:

– Ты знаешь, тяжело мне. Но я человек военный, и мне не впервой уходить в поход, оставляя женщину дома. Причем, наверное, хорошо, что я Машу больше не увижу – все лучше, чем, как тогда, вернешься, а у тебя в постели толстый грузин… И жёнушка, которая не нашла ничего лучше, чем сказать: ты что это, мол, телеграмму не прислал, что прибываешь тогда-то и тогда-то? И знаешь, что самое смешное? Телеграмму-то я послал, вот только её почему-то не доставили…

Да, подумал я, что моя бывшая, что его – хоть и из разных миров, но одним миром мазаны…

Амината же выглядела вполне счастливой. Рубцы на ее спине стараниями Ренаты стали намного менее заметными, затравленный взгляд исчез, и она даже каким-то образом похорошела.

Интересно, что больше никто к нам не присоединялся, может, именно потому, что наши девушки не признавали купальников. В результате, мужчины чувствовали себя скованно, а женщины, во главе с Ренатой и Верой, осуждали в первую очередь нас – мол, это наша задача заставить их не купаться голыми, да и самим не трясти перед ними своими причиндалами.

Единственный раз, когда искупались все, пусть и в одежде – шестнадцатого января, на Богоявление, после литургии, которую отец Никодим отслужил на берегу. Это была последняя наша служба до прихода в Россию, ведь наш походный батюшка оставался на Святой Елене духовником новой колонии. С нами шли лишь четыре иподиакона, которых предстояло рукоположить на родине.

Двадцатого января пришло время разлуки. Рано утром, после короткого молебна, истошно завыла корабельная сирена, и «Победа» начала выбирать якорь. Ответный рев сирены «Колечицкого», и мы ушли со своего насиженного места, которое сразу же занял наш собрат. Увидимся нескоро, подумал я – не раньше осени, а, скорее всего, то ли через полтора года, то ли через два с половиной.

Двадцать пятого января на горизонте показался берег Африки, к которому, впрочем, пока приставать не стали – Аминату, после длительных консультаций и штудирования энциклопедии, решили высадить на Зеленом мысу, где, если верить тому, что нам рассказали в Салвадоре, находились какие-то христианские поселения. Мы надеялись, что хоть они не продают своих жителей в рабство.

Вообще на данный момент работорговля, как правило, выглядела так. Арабы везли местных негров – обычно купленных у племенных вождей, а иногда и захваченных во время рейдов – на остров Святого Андрея недалеко от устья реки Гамбии. Там их перекупали португальцы, которые переправляли их на острова Зеленого Мыса, где находился главный рынок рабов для Нового Света. Купленных невольников забирали португальские и испанские работорговцы и везли в Салвадор и Санто-Доминго.

На следующий день мы увидели длинный открытый корабль с двумя мачтами и острыми парусами.

– Доу, – сказал Ваня и посмотрел в бинокль. – Ага, как я и думал. Работорговцы. Наверное, идут на остров Святого Андрея. Что делать будем?

– Брать, – коротко сказал я. Ваня протянул мне бинокль, я посмотрел и увидел, кроме полутора десятка матросов, несколько десятков черных тел, лежащих штабелем.

«Победа» подошла поближе к паруснику, на борту которого значилось что-то арабской вязью. Вдруг над доу появилось облачко, и довольно далеко от нас плюхнулось в море ядро.

Лучше бы они этого не делали. Заговорили пулеметы, несколько арабов упало, а оставшиеся побросали оружие и встали на колени. Шлюпка с морскими пехотинцами в касках и бронежилетах отправилась к кораблю.

Оттуда раздался еще один выстрел – после чего несколько пулеметных очередей уничтожили практически всех арабов.