Наши девушки-поварихи нашли чем украсить обеденный зал, а часть его освободили от мебели под танцевальный пол. Восторги от русской кухни (особенно понравились, как ни странно, пельмени и салат оливье, а также вина из корабельного погреба) сменились изумлением, когда один из наших "купцов", Саша Печерский, сел за рояль и заиграл "В лесу прифронтовом". И мы с Лизой, объявив, что этот танец ныне весьма популярен при дворе князя Новой России, вышли и станцевали вальс. Некоторые из присутствующих дам смотрели поначалу с некоторым осуждением, но дочери сеньора алькальде упросили мать разрешить им попробовать, и три лучших танцора из наших «идальго» бережно повели их по танцполу. А затем и сама донья Пилар попросила нас научить их с супругом этому танцу – и мы с Лизой провели небольшой класс, оказавшийся хитом вечера, хотя я, в отличие от любимой супруги, танцевал лишь немногим лучше среднестатистического карнавального медведя. А потом на танцпол вышли все, кто был в паре – включая дам, которые ранее смотрели столь неприветливо.

Перед прощанием мы одарили наших гостей, и сказать, что они ушли счастливыми – это значит ничего не сказать. Все мы получили приглашения – «идальго» на охоту в сопровождении собратьев, которые они с достоинством приняли, добавив, что смогут это делать лишь посменно, ведь охрана их превосходительств, а также «Святой Елены», для них важнее всего; Лиза – на завтрашний девишник у дочерей сеньора алькальде, куда напросились и некоторые другие девушки; а я – провести время с самим главой города. Конечно, узнав, что я не люблю охотиться, он огорчился, а рыбалка, как оказалось, не считалась приличествующей дворянскому сословию. Тогда я попросил его показать мне его прекрасный город и красивые места неподалеку, на что он с радостью согласился.

Вообще провинциальная жизнь в будущем туристическом раю (который, увы, еще в восьмидесятых годах двадцатого века стал весьма небезопасным, по крайней мере, в нашем варианте истории) была для дворян весьма скучна – дамы развлекались рукоделием, музицированием и посиделками, мужики – охотой и пирушками. И те, и другие сетовали, что даже арены для корриды в городе еще не построили. Время от времени, народ отъезжал в Мехико, где были и коррида, и балы, и театры, и где у многих имелись дома. Но в последнее время участились нападения разбойников вдоль извилистой горной дороги в столицу. И если ранее нападения на дворян были практически немыслимы, то теперь и знать предпочитала путешествовать не только со слугами, как раньше, но и обязательно в составе караванов. Именно потому дону Хуану пришлось так быстро отбыть в Мехико.

Саму Санту-Лусию защищала полурота солдат и батарея из трех орудий. После того, как лет двадцать назад в этих краях впервые появились англичане, было решено разместить батареи на безымянном полуострове, защищавшем Санта-Лусию с моря (в мое время он именовался весьма оригинально – Penísola De Las Playas, «полуостров пляжей»). Кроме того, на плоском холмике к юго-востоку от города началось строительство форта. На местных индейцев была наложена трудовая повинность в пользу испанской короны, известная как «репартимьенто», и именно их привлекли к строительству – в середине лета. Но массовая смертность среди строителей заставила предшественника дона Висенте остановить строительство форта. Ведь индейцы были нужны и для возведения новых зданий в городе, и для разгрузки и погрузки кораблей.

Население городка составляло чуть более тысячи человек, большинство из которых были метисами. Дорога из порта в Мехико проходила через сокало, после чего поднималась по склону, поворачивая при этом на север. Вокруг располагались несколько плантаций, где трудились, как правило, местные индейцы йопе (мне с трудом удалось сдержать хихиканье, когда я услышал название племени). Но если еще недавно они были практически рабами, то после принятия «новых законов» у них появились хоть какие-то, но права.