Виктор Борисович об этом в своё время не подумал и теперь все трое его детей были уже совершеннолетними, но при этом никто из них не работал. На их достатке это никак не отражалось, но и иждивенцами они всё равно не были, поскольку получали социальное пособие лишь немного меньше пенсии его жены, а вот его возраст уже был близок к критическому. Полтора месяца назад ему исполнилось ровно пятьдесят лет, но выглядел он в самом худшем случае на тридцать пять и был здоров, как бык. Увы, но внешний вид и его физические кондиции через три года уже не будут играть никакой роли. Закон есть закон, — молодым нужно было давать дорогу, да, и о стариках, которые в свои сто и даже двести лет выглядели ничуть не старше его, а зачастую много моложе, тоже были нужны рабочие места.

Всё так же широко улыбаясь Виктор Борисович вошел в свой кабинет и нажав на кнопку, пригласил к себе заместителя. Прошла минута, другая, но тот не торопился явиться к нему в кабинет с докладом, как это всегда происходило по понедельникам. Он нажал на кнопку снова, прошло ещё три минуты, но его зам так и не вошел в кабинет и тогда он сам решил пойти и посмотреть, чем это он занимается в соседней комнате. Ну, а когда Виктор Борисович вошел в кабинет Бориса Петровича Ветрова, то ему тут же чуть не сделалось дурно. Тот небрежно развалился в своём кресле сняв с себя не только пиджак, но и галстук, да, ещё и расстегнул рубашку на две пуговицы, отчего его волосатая, как у шимпанзе, грудь почти оголилась. Более того, у него на столе стояла початая бутылка коньяка и стакан, в котором этого напитка осталось почти на донышке. Быстро затворив за собой дверь, Виктор Борисович тихо сказал:

— Боб, быстро приведи себя в порядок.

— А на фига, Бобёр? — Спросил его Борис Петрович — Парень, ты разве не слышал утром в новостях, что эти уроды опять снизили пенсионный возраст? Старик, мы с тобой уже не менеджеры среднего звена управления, мы превратились в пеньков. С минуты на минуту в наш отдел ввалится инспектор пенсионной службы и мы покинем эту идиотскую контору Никанора и будем целых пятьдесят лет с упоением валять дурака, бить баклуши и что там ещё делают пеньки? Ах, да, забивать козла под липой.

От этих слов у Виктора Борисовича потемнело в глазах и он, сделав шаг к стулу, рухнул на него, как подкошенный и слабым голосом спросил приятеля:

— Боб, ты не врёшь?

Тот откинул со стола в сторону какую-то папку и молча протянул ему тонкую пластину электронной газеты. Там было написано в самом верху крупными буквами: — «С целью обеспечения рабочими местами молодёжи, правительство Земли начиная с первого мая снизижает пенсионный возраст до пятидесяти лет!» Прочитав эти строки, Виктор Борисович прорычал:

— Уроды! — После чего горестно вздохнул и сказал — Плесни и мне коньяку, Боб. Вылетать на пенсию, так с песнями. — Его друг сочувственно хмыкнул и достал из ящика письменного стола второй стакан и половину плитки шоколада, а Виктор Борисович кивая головой промолвил — Слушай, Боб, так у нас чуть ли не треть народа на улицу вылетит сегодня. То-то я смотрю, Дудкин лыбится, аж рот до ушей. Да, вот теперь за маркетинг я буду полностью спокоен. У Кабана и так дела в последнее время не ахти как идут, а с таким начальником отдела маркетинга он и вовсе может пойти и повеситься в сортире, если найдёт такую верёвку, которая выдержит его тушу. Нет, лучше ему застрелиться, так оно будет намного вернее. Ну, давай выпьем за домино.

Они чокнулись, выпили по полстакана коньяку и Борис Петрович сказал уверенным тоном:

— Нет, Бобёр, Кабану не дадут разориться. Все маркетинговые промахи Дудкина, а они, поверь, будут просто грандиозные, покроет страховая компания, потом Кабан сообразит, что его нужно перевести в другой отдел с повышением зарплаты и всё как-нибудь, да, устаканится. Знаешь, Витя, в этой ситуации меня больше всего злит то, что мы с тобой вкалывали за добрую половину сотрудников отдела, вытягивали эту лавочку только на одной нашей с тобой изворотливости, а Кабан этого так и не оценил по достоинству.