|
Столь трагикомическое зрелище (по его мнению) непременно вызывает у зрителей горечь, смешанную с невероятным, чудовищным весельем; по этой-то причине он не считал себя вправе отдаться простому плачу даже перед таким созданьем, как Алехандра, созданьем, которое он словно бы ждал целый век; нет, им владело чувство долга, почти профессионального долга паяца, убитого горем, – превратить плач в гримасу смеха. Однако по мере того, как он высказывал Алехандре свои немногие «ключевые» слова, ему становилось все легче, и в какой-то миг он подумал, что эта смеющаяся гримаса может в конце концов перейти в безудержный, судорожный, теплый плач; о, если б он мог припасть к ней, словно бы перейдя наконец ту пропасть. И он так бы и сделал, хотел бы так сделать, Бог мой, но не сделал; нет, он только слегка опустил голову и отвернулся, чтобы скрыть слезы.
III
Впрочем, когда через несколько лет Мартин говорил с Бруно об этой встрече, от нее оставались лишь отрывочные фразы, воспоминания о каком-то словечке, о ласке, о печальном звуке сирены неведомого парохода – вроде обломков колонн, – а если что и застряло в памяти, возможно потому, что сильно удивило, так это одна фраза, которую она тогда сказала, озабоченно глядя на него: – У тебя и у меня есть что-то общее, что-то очень важное. Слова эти Мартин выслушал с изумлением – что могло быть общего у него с этим волшебным существом? Алехандра, наконец, сказала, что должна идти, но что в другой раз она ему многое расскажет и что – Мартину это показалось совсем уж удивительным – ей необходимо это ему рассказать. Когда они прощались, она еще раз на него посмотрела, словно врач, приглядывающийся к больному, и произнесла слова, которые Мартин запомнил навсегда. – Хотя я думаю, что мне не следовало бы с тобой встречаться, но мы встретимся, потому что ты мне нужен. Сама мысль, сама возможность того, что эта девушка может больше с ним не встретиться, привела его в отчаяние. Какое ему дело до причин, из-за которых Алехандра вдруг не захотела бы его видеть? Он-то жаждал ее видеть. – Всегда, всегда, – с жаром повторил он. Она улыбнулась и ответила: – Вот потому, что ты такой, мне и надо с тобой встретиться. И Бруно подумал, что Мартину понадобятся еще годы и годы, чтобы постигнуть скрытый смысл этих загадочных слов. И еще подумал, что, будь Мартину тогда побольше лет и имей он побольше опыта, его бы удивили подобные слова, сказанные восемнадцатилетней девушкой. Но и очень скоро показались бы ему вполне естественными, потому что она родилась зрелой или созрела еще в детстве, хотя бы в известном смысле, ибо в других отношениях она, казалось, никогда не станет взрослой: словно бы девочка, еще играющая в куклы, была в то же время наделена страшной мудростью старца; словно ужасные события ускорили ее зрелость, а затем и смерть, так что она даже не успела вполне утратить черты девочки и подростка. Когда они простились, Мартин, пройдя несколько шагов, вдруг вспомнил или сообразил, что они же не договорились о встрече. И, повернув обратно, поспешил к Алехандре сказать ей об этом. – Не беспокойся, – ответила она. – Я узнаю, как найти тебя. Не задумываясь над этим невероятным утверждением и не смея настаивать, Мартин повернул назад.
IV
После той встречи он каждый день бывал в парке, надеясь опять увидеть ее. Но Алехандра больше там не появлялась. Проходили дни, потом недели, потом, когда он уже отчаялся, – долгие месяцы. Что с ней? Почему не приходит? Заболела? Он даже не знал ее фамилии. Будто сквозь землю провалилась. Тысячу раз он упрекал себя – какая глупость, не спросить даже ее фамилии! Он ничего о ней не знал. Сам не понимал, почему так получилось. Временами ему даже чудилось, что все это было галлюцинацией или сном. |
