Выбежав на кухню, я увидела, как посреди её с всклокоченной шерстью, победно тряся головой, стоит Ян, а что-то серое мгновенно протиснулось между плитой и стенкой. Не дав времени Яну придти в себя, я схватила его за шиворот и сунула в первое попавшееся укрытие — в туалет. Заперев его там, я стала размышлять, как долго можно прожить без туалета, и надёжно ли там закрывать Яна. На всякий случай я подставила под ручку лыжную бамбуковую палку, а к двери подтащила тяжеленный ксерокс. В платяной шкаф — что осталось от его содержимого — заглядывать не рискнула, чтобы не расстраиваться.
Прошёл час. Я печатала на компьютере, прислушиваясь к подозрительным звукам из туалета. Внезапно они стихли. Так что меня не удивило, когда через пару минут раздался ещё более громкий рёв и визги, чем прежде, а затем их сменил похожий на детский плач. Посреди кухни стоял Ян, на морде у него была кровь, облепленная чёрной шерстью. Он что-то брезгливо жевал, я очень понадеялась, что это не чьё-либо ухо. Огромные клоки шерсти оказались раскиданы по всей кухне, словно в доме живёт давно не чёсаный линяющий здоровенный сенбернар. Я хотела схватить Яна, но он морально подготовился к моей атаке, вздыбил шерсть и столь яростно зарычал, что мне пришлось обмотать руки рубашками прежде, чем рискнуть подойти к нему. Всё-таки я печатаю на компьютере, и лишних пальцев у меня нет… При исследовании туалета обнаружился сдвинутый ксерокс и расщеплённая бамбуковая лыжная палка.
Я посадила Яна между входными дверями. Они у нас стальные, только обиты дерматином. Открываются туго, даже мне для этого нужно прилагать значительные усилия. Дверь подпёрла Лёшиным мопедом и ушла работать дальше.
Прошёл час… Ну, вы уже всё поняли… От дерматина ничего не осталось, Мопед упал, под ним натекла масляная лужа. Четыре часа ночи. Вопли, слышные на весь квартал… Подумала, что надо бы выпустить котят из сумки переноски и посадить туда Яна, но вовремя поняла, что если Ян оттуда вырвется, то котятам не поздоровится. Лучше не рисковать.
Поэтому следующим местом заточения Яна стал настоящий карцер — ящик гардероба, где он не мог разбежаться и ни на что прыгнуть, чтобы вырваться. Исключительно — привстать и повернуться. Я сцепила все ящики вместе, продев через ручки металлический прут. Подставила к ним ксерокс, навалила на него книг. Ночью я не могла заснуть, боясь, что Яну не хватит в ящике воздуха, и он задохнётся. Каждый час я вставала, чтобы убрать все баррикады, приоткрыть ему щёлку, а потом закрывала обратно и снова ложилась. Под утро я всё же заснула. Разбудил меня истошный вопль… Ящик гардероба оказался выломанным, книги изгажены. Марсик лежал в неестественной позе на книжном шкафу, откуда его не удаётся уже вторую неделю сдвинуть — как только до него дотрагиваешься, он начинает плакать, мы надеемся, что это нервное, и со временем пройдёт. Ухо у него, к счастью, на месте.
Последние полмесяца мы с Лёшей вздрагиваем от каждого шороха, нервно прислушиваемся ко звукам, раздающимся в квартире, плохо спим. Квартира выглядит так, словно после погрома. Коты прячутся по углам. Котята уныло пищат в переноске, кошки терпеливо ждут в ванной, когда их пустят к детишкам. Андрей… коварный человек Андрей к нам носа не кажет.
Ян же, переломав в доме всю мебель, наконец утихомирился, остепенился, лежит возле входной двери в гордом одиночестве со скорбной миной на морде и ожидает, когда же его наконец кто-нибудь пожалеет и захочет к себе забрать. А может, он мечтает вновь вернуться на свою помойку, где его все уважали и боялись?
|