Мне довелось познакомиться с Корнеем Чуковским. Он был уже в преклонных годах. Почему я так стремился встретиться с ним? Потому что он был хорошо знаком с Горьким, а Горький - человек и писатель, которого я люблю больше всего. Он величайший художник. Еще Чехов. И вот, когда я приехал к Чуковскому, мне навстречу поднялся со стула высокий, статный мужчина. Он приветливо кивнул моей дочери - ей было восемнадцать лет, и она очень стеснялась и робела, это было ее первое далекое путешествие. Чуковский хотел помочь ей освоиться, и он сказал: "Пошли погуляем по лесу". И он пошел с ней гулять. А когда они вернулись, оживленно беседуя, моя дочь чувствовала себя уже совсем иначе. Чуковский дал мне посмотреть письма Максима Горького, а потом показал здание рядом со своей дачей - детскую библиотеку, свое детище.

В мой последний приезд в Советский Союз меня с дочерью возили к Самуилу Маршаку - самому чудесному человеку из всех писателей, которых я встречал. Он написал прелестную историю своего детства. В самом деле, совершенно прелестную. И я очень стремился повидаться с ним, побывать у него. Он был тогда уже глубоким стариком. Его стол был завален бумагами и книгами. Полки тоже ломились от книг. И он обнял меня обеими руками, прижал к себе крепко-крепко и долго не отпускал. И сказал: "Знаете, мы с вами как дети". А я ответил: "Вы написали прекрасную книгу о своем детстве". "У меня не было намерения написать книгу о своем детстве, я старался написать о том, ч_т_о т_а_к_о_е д_е_т_с_т_в_о", - услышал я в ответ. И я сказал: "Именно это вы и сделали. Вы рассказали, что такое детство. Это было и моим детством". Несколько дней спустя он умер. Но пока он был тут и рассказывал о своей жизни и о том, что перенес в молодости, я понял, какой же это замечательный человек. Моей дочери он подарил свою книгу с автографом.

Ах, какая же это книга! Маршак так умел понимать детей потому, что говорил с ними "на равных", а не снисходительно и при этом находил слова, хотя и понятные им и тем не менее такие, какими взрослый говорит со взрослыми. Еще он сказал мне: "Почему бы вам не написать волшебную сказку, у вас должно хорошо получиться".

Голос рассказчика, голос доброго сказочника, завораживал, в особенности всякий раз, когда речь заходила о детях или о детской литературе, занимающей столь важное место в его творчестве. Ведь все, что написано им о детях и для детей, - свидетельство великолепного дара художника проникать в душу ребенка. Только человек, безгранично любящий детвору, мог создать такие точные портреты своих юных друзей, в том числе аборигенов. Причем диалог, к которому писатель так активно прибегает, служит самораскрытию сложного детского характера - словно бы и нет здесь вмешательства автора.

- И вот, когда я вернулся в Австралию, я написал историю под названием "Шепот на ветру". Как все-таки жаль, что ее полностью не перевели в Советском Союзе. Я так любил свою сказку, что нередко читал ее детям или рассказывал о ней. Это волшебная сказка о любви, о том, что взаимная любовь помогает сносить удары судьбы и служит великим жизненным стимулом.