Комиссар увидел и сосну, преграждавшую дорогу, и колья в руках у мужиков. Он понял: толпа поджидает обоз. Возвращаться назад было поздно.
Комиссар обернулся к обозу и ободряюще крикнул:
— Пошевеливайся! Станция близко!
Заметив, что бойцы, взяв винтовки наизготовку, подтягиваются к передней подводе, он скомандовал:
— Винтовки на ре-е-мень!
Двенадцать винтовок — не оружие против такой толпы. Тут требовалось что-то другое, но что?
Толпа молчала. Ровным шагом приближаясь к ней, Глеб-старший внимательно приглядывался к людям. Он безошибочно распознал мешочников и спекулянтов. Они стояли впереди. В задних рядах виднелись крестьяне. Такие же лапотники бежали к мосту по противоположному берегу реки. «Кто же их взбаламутил?» — подумал Глеб Прохоров. Ему было необходимо найти тайную пружину, которая привела в действие людей. Это подсказало бы, как правильно поступить, чтобы избежать опасности.
Когда между толпой и комиссаром осталось шагов двадцать, пружина сработала. От кучки кулаков, предусмотрительно стоявших в сторонке, отделился верзила.
— Бей их! — крикнул он и побежал к обозу.
Толпа пришла в движение: вскинулись колья, угрожающий, но еще не очень громкий шумок пролетел по рядам. Сзади комиссара сухо защелкали затворы, — бойцы приготовились стрелять.
Глеб-старший резко повернулся и снова скомандовал:
— На ре-е-емень!
Один выстрел — и уже ничто не остановило бы толпу. А эта странная в такой обстановке команда задержала готовую обрушиться на обоз лавину. Верзиле пришлось второй раз орать:
— Бей их!
Из кучки кулаков его поддержали:
— Бей! Бей!
И опять дрогнула толпа, подалась вперед.
Комиссар раскинул руки в стороны, будто этим жестом мог сдержать толпу. Медленно и неотвратимо она надвигалась на Глеба.
— Ба-атя! — донеслось от обоза, и Глеб-старший, не спускавший глаз с переднего ряда людей, услышал за собой быстрые шаги сына.
Глебка поднырнул под поднятую руку отца и встал перед ним.
— Бей! Бей! — надрывались кулаки, но с места не сходили.
Один верзила был уже у самых подвод и орал что-то.
— Люди! — зычно крикнул Глеб-старший. — Кого бить собрались? Его, что ли? — он опустил руки на Глебкины плечи. — Или других таких же? Их в Питере — тысячи, голодных и холодных!… Нас убьете — их убьете. Потому что хлеб — для них!
— Наплодили нищих, а теперя на чужое заритесь!
— Докомиссарились, работнички христовы!
— Они ворованое везут, а мы свое до дома доставить не можем!
Эти выкрики летели не из кучки кулаков, а из толпы, и Глеб-старший обрадовался: когда начинаются переговоры — пусть даже в таком духе, — опасность уменьшается.
— А ну, поговорим по душам! — крикнул он. — Слушать будете?
Громкий свист прорезал воздух.
— Ре-ежь! Круши-и! — раздался истерический вопль верзилы, и тотчас грохнул выстрел.
Наступила напряженная тишина. Стало слышно, как булькает вода в сваях.
Глеб-старший повернулся к обозу, спросил грозно:
— Кто стрелял?
У передней подводы виднелся Архип с винтовкой, шагах в трех от него — верзила с ножом в руке. Возчик стоял на мешках и, широко расставив ноги, держал наготове кнут.
— Кто стрелял? — повторил Глеб-старший.
— Это я, Глеб Прохорыч! — отозвался Архип и добавил — В воздух… Ты посмотри! — он ткнул дулом винтовки в мешки.
И только теперь оба Глеба и передние ряды людей увидели, что два мешка разрезаны и зерно струйками льется на землю. |