— Что-что! — передразнила его Глаша. — Помолчал бы!… Тут еще как заплачешь!… У нас летом двух мужиков убили…

— Моего отца не убили! — глухо перебил ее Глебка. — Он… погиб!

РАПОРТ

Успокоительно и однообразно стучали колеса. Поезд уверенно шел на запад. На теплушках виднелись надписи: «Хлеб — красному Питеру!» На почетном месте у самого паровоза мчались три Глебкиных вагона.

Юрий, Глебка и Дубок ехали в средней теплушке. Потрескивали дрова в буржуйке. На ящике с весами горела свеча. Глебка с карандашом в руке склонился над листком бумаги.

— А как назвать-то? — спросил он у Дубка.

— Так и назови — рапорт! — ответил матрос.

— А дальше?

— Дальше излагай все как есть, со всеми подробностями. Про бой напиши… Как один ехал в теплушках…

— Про Глашу не забудь! — вставил Юрий. — Если бы не ее лошадь!…

— Правильно! — поддержал его Дубок. — Ленину все интересно знать! Про холеру!… Он любит смекалку!… Про разгром банды… Как отца с бойцами хоронили… Ну, и напиши, что, мол, один не останусь! Дубок — матрос, — скажи, в сыновья берет! Юрий — сын художника — к себе в братовья зовет! Так что, мол, не пропаду! Сирот у нас, у советских людей, не бывает! К кому захочу — к тому и пойду!… Давай шпарь!

Глебка долго мусолил карандаш, а написал всего несколько слов и подал лист матросу.

— Так? Прочитай!

Дубок взял письмо, неодобрительно погладил пальцами подбородок, нахмурился. На листе было всего три строки:

«Дорогой Владимир Ильич!

Задание твое выполнено. Хлеб в Питер будет доставлен.

Глеб Прохоров-младший».

Матрос подумал. Нахмуренные брови разошлись. Сложив лист треугольником, он произнес:

— Добро!… Главное написал! Дельно!… Будем проезжать Москву, — пошлем твой рапорт в Кремль!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗЕЛЕНАЯ УЛИЦА

За Москвой эшелону дали зеленую улицу. Станции встречали его открытыми семафорами. Грузовой состав, сформированный из старых, давно некрашеных, пробитых пулями вагонов, проносился мимо пассажирских поездов, которые разошлись по запасным путям, освободив дорогу для хлебного эшелона.

В Бологое к водокачке заранее подтащили несколько саней с толстыми березовыми плахами. Пока разгоряченный паровоз жадно глотал воду, дрова погрузили в тендер. И снова замелькали зеленые огни и открытые семафоры.

Питер ждал хлеба…

Ребята проснулись, когда уже светало. Дубок стоял у двери теплушки и смотрел в узкую щель на пригородные строения.

— Считай, что приехали домой! — сказал он, поворачиваясь к мальчишкам.

Юрий сонно и радостно улыбнулся, а Глебка нахмурился. Слово «домой» прозвучало для него невесело. Его не тянуло в пустую квартиру, в которую никогда больше не придет ни отец, ни мать. Из знакомых ему хотелось повидать только детишек Архипа, но эта встреча их не, обрадует. Она только еще раз напомнит им о гибели отца. И все-таки к ним нужно сходить! «Пойду с хлебом!» — подумал Глебка. Он надеялся, что в Питере продотрядовцам выдадут хотя бы по полпуда муки, и решил отнести свою долю семье Архипа.

Дубок пошире раздвинул дверь, и холодный ветер ворвался в теплушку. Вскоре показались деревянные, дома Невской заставы. Эшелон свернул вправо и, сойдя с основной колеи, сбавил ход.

— Прямо к мельнице, — сказал Дубок и добавил: — Правильно!

— А как же вокзал? — спросил Юрий.