Он умолк, глядя куда-то поверх моей головы. А затем, так и не взглянув на меня, продолжил:

— Для тебя, вероятно, тот факт, что я принудил подписать документы об опекунстве, был актом величайшей подлости. Должен признать, для меня тоже. Я крайне подло поступил по отношению к себе. К своей пробудившейся огненной сути.

Тяжёлый вздох и ожесточённое:

— Понимаешь, одно дело добиваться взаимности от девушки, которую до безумия любишь, и совсем другое от ребенка, чьим опекуном являешься.

Лорд Гаэр-аш снова замолчал. Было видно, что ему каждое слово даётся с неимоверным трудом, и он в принципе не желает об этом говорить, и…

— Я твой опекун, — чётко проговаривая каждый звук, произнёс ректор. — Я отвечаю за твою жизнь, твою безопасность, твоё право быть счастливой и добиваться поставленных тобой целей.

И вновь молчание, чтобы завершить всё последней фразой:

— И ты напрасно опасалась, Риаллин, я никогда не уподоблюсь твоему отчиму. Надеюсь, я был услышан и понят.

Ректор замолчал, я опустила руку с остывшей булочкой, растерянно оглядела сад, сказочно прекрасные выбеленные инеем деревья, укрытые снежным покрывалом траву и тропинки, запрокинув голову, взглянула в серое небо, с которого продолжали падать пушистые снежинки… Я не знала, что сказать. Не знала, как отреагировать. Этот человек… уже практически и не человек, с одной стороны пугал, с другой всегда приходил на помощь, всегда оберегал… Откровенно говоря, я была бы счастлива, если бы у Гаэр-аша не было бы ко мне чувств. И вот если бы их не было, тогда ректор вправду стал бы для меня самым лучшим опекуном… самым лучшим после дяди Тадора.

— О чём ты думаешь? — неожиданно напряжённо спросил ректор.

— О том, что я была бы рада, если бы у вас не было ко мне никаких чувств.

Он улыбнулся, снисходительно глядя на меня с высоты своего роста, положения, опыта, возраста. Усмехнулся и тихо произнёс:

— Возможно, так было бы лучше. Возможно — нет. Я стал сильнее, ты осторожнее, возможно когда-нибудь это спасёт жизнь нам обоим. Возможно не только нам. В любом случае уже ничего не изменить.

Мороз крепчал, у меня мерзли пальцы, но… но уходить не хотелось, почему-то хотелось продолжить этот разговор, я и не стала отмалчиваться:

— А ваша бабушка… то что вы сказали ей, и…

— Бабушка слишком хорошо знает меня и то, насколько серьёзно я отношусь к взятым на себя обязательствам.

Одна снежинка попала мне на кончик носа, щекотно так, я дернула головой, не удержалась и чихнула, едва устояв на ногах. От резкого звука с ветвей ближайших деревьев слетели совы и недовольно ухая унеслись прочь, задевая ветви и осыпав нас дополнительно инеем.

— Так значит, больше никаких поцелуев? — потирая кончик носа, осторожно спросила я.

Да, не стоило бы, конечно, но почему-то не удержалась. Гаэр-аш глянул на меня, неожиданно тихо рассмеялся, и произнёс:

— Риаллин-Риаллин, ты обладаешь дьявольским умением выбирать самый тонкий лёд и безрассудно идти по нему, совершенно не размышляя над тем, насколько же он тонок.

Из всей этой реплики я ничего толком не поняла.

— Это вы о чём? — спросила осторожно.

— О твоей детской непосредственности, вкупе с юношеским желанием расставлять точки.

— Что?

— Да, больше никаких поцелуев.

Я улыбнулась. Победно и счастливо. Подняла взгляд на ректора, увидела, как нахмурился он, при виде моей реакции, улыбнулась шире, даже не знаю почему. Наверное, его хмуро-мрачному виду и тому, с каким напряжением сейчас держал спину ровной Гаэр-аш.

— Ты меня провоцируешь, — неожиданно произнёс он.