Новое столкновение оппозиции с большинством ЦК произошло на Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в июле 1926 года. От имени оппозиционного блока выступил Троцкий. Партия увидела Троцкого, Зиновьева и Каменева вместе, но мало кто воскликнул: «Вот оно, правительство!» Подавляющее большинство ЦК осудило оппозицию. Зиновьев был выведен из состава Политбюро, — теперь в нем из оппозиционеров остался один Троцкий.

Несомненно, что многие критические высказывания оппозиции были правильны. Не была, например, мифом далеко зашедшая бюрократизация как советского, так и партийного аппарата. Много справедливого было и в критике некоторых аспектов экономической политики партийного руководства. Промышленное производство в 1925–1926 годах увеличивалось очень быстрыми темпами (до 30–35 процентов в год), однако именно тогда в народном хозяйстве наметились некоторые опасные диспропорции. Несмотря на рост промышленного производства, в стране обострялся товарный голод, ибо еще быстрее возрастал платежеспособный спрос как в городе, так и в деревне. Недостаток товаров затруднял для крестьян продажу излишков зерна. Заметно сократился экспорт, прежде всего экспорт хлеба. Пришлось сократить и импортный план. Уменьшение закупок хлопка создало трудности для текстильной промышленности. Возрастало пассивное сальдо советской внешней торговли, а стало быть, и задолженность иностранным фирмам. Чтобы поддержать доверие к СССР как к торговому партнеру, был увеличен вывоз золота и т. д.

Совершенно справедливым было требование оппозиции осудить теорию «социал-фашизма» — это понятие использовалось тогда при оценке деятельности социал-демократии. Теория «социал-фашизма», к созданию которой причастен был не только Сталин, но и Зиновьев, компрометировала коммунистов в глазах левой социал-демократии, помогала ее правым лидерам и мешала единству действий рабочего класса против наступления фашизма.

Однако, несмотря на многие верные замечания, общая направленность политической платформы оппозиции была ошибочной.

Оппозиция по-прежнему защищала тезис о невозможности построения социализма в такой отдельно взятой стране, как СССР, без помощи победившего западного пролетариата.

Лидеры оппозиции в пылу полемики до крайности преувеличивали недостатки партийной политики, а это вызывало протест партийных кадров. Тенденцию выдавали за уже развернутый процесс; перерождение, которое затронуло лишь часть партийного аппарата, выдавали за перерождение едва ли не всего аппарата. Поэтому и лозунг оппозиции о необходимости «революции в партийном режиме» воспринимался большинством партии как «левацкий». Курс партии представлялся оппозицией как непрерывное отступление. Из факта некоторого роста кулачества и нэпмановской буржуазии, вполне естественного при нэпе, оппозиция делала вывод, что Сталин, Рыков и Бухарин возрождают капитализм.

Неверным было и утверждение оппозиции, будто частный сектор осуществляет накопление более быстрыми темпами, чем общественный. Вообще явно в демагогических целях оппозиция преувеличивала масштабы капиталистического развития в стране и связанные с этим опасности.

Советская промышленность стала действительно получать все больше и больше сырья и экспортных ресурсов из деревни, но это было выгодно не только зажиточной части деревни, а и всему обществу.

Вопреки утверждениям Троцкого, никакого срастания верхов партии с верхами нэпмановской буржуазии в 1926 году не происходило. Поэтому угроза перехода власти в руки буржуазии или кулачества была ничтожна. Перерождение отдельных звеньев партии носило иной, гораздо более сложный характер.

Справедливо критикуя политику снижения оптовых и розничных цен, проводимую в условиях товарного голода, некоторые из лидеров оппозиции предлагали повысить цены на промтовары на 20–30 процентов, что было также неправильно.