Хилл вынырнул из наваждения, задыхаясь и горя. Откатился от сплетенных в объятии тел, ловя ртом прохладный воздух. И засмотрелся. На разметавшиеся черные пряди, зажмуренные глаза, закушенную до крови губу… на дерзко розовеющие соски и смуглую руку, сжимающую маленькую грудь. На гибкого, сильного мужчину, скользящего вниз, ко впадине пупка, приникающего губами к завиткам меж стройных раскинутых ног.

Тонкие, почти жалобные стоны и горький, терпкий запах лишали его рассудка. Крохотная алая капелька на её губах притягивала и звала… Хилл слизал её, и встретил затуманенный шальной взгляд. Шу притянула его к себе, раскрывая губы, и вцепилась ногтями в плечо.

Он пил её блаженные стоны, проникая языком в глубину рта, кусая нежные губы. Ласкал и терзал твердую бусинку соска, охватывал ладонью грудь, и гладил руку, чувствуя каждую её хрупкую косточку. Спустился ниже, к бедру, и встретился пальцами с другой рукой, мужской.

Вспышка нестерпимого желания пронзила Хилла, когда Шу закричала. Прямо ему в губы. И забилась в экстазе. И тут же он почувствовал, как Дайм отодвигается от неё, отдавая… он вмял возлюбленную в постель своим телом и вонзился в содрогающееся лоно. С каждым толчком из её горла рвался крик, ногти вонзились в его ягодицы, ноги оплели бедра.

Приподнявшись на локтях, он смотрел в искаженное страстью запрокинутое лицо. И вбивался в неё все глубже, все сильнее. И сам кричал, изливаясь в жаркую, тесную влажность.

Тяжело дыша, он упал на неё — Шу так и не выпустила его из объятий, из себя.

— Тигренок, любимый… — шептала она устало, оглаживая его плечи. — Мой солнечный…

Ему не надо было видеть, как она улыбается довольно, он и так это чувствовал. И ещё он чувствовал восхищение и желание мужчины, смотрящего на них. Хилл поднял голову и взглянул на него. Прямо в светящиеся бирюзовые глаза. Голодные глаза.

— Моя.

Хилл поцеловал её, властно раскрывая податливый рот языком, снова вжимаясь в неё всем телом, утверждая права собственности.

— Моя… — глядя в распахнутые сиреневые глаза любимой — но для голодного хищника рядом. Хищник в ответ довольно засмеялся и придвинулся вплотную

— Хилл… ещё, милый…

Шу облизала припухшие губы и подалась бедрами ему навстречу. Порочная, жадная улыбка и полуприкрытые глаза, красные следы укусов на белой коже… Хилл глухо зарычал и вошел в неё до конца, снова полный сил и страсти.

И, словно этого могло оказаться мало, почувствовал на пояснице сначала сильные руки, и тут же губы. Охваченный огнем вожделения, он не противился, когда Дайм развел его ноги и устроился между ними, лаская языком спину и жестко сжимая бедра.

— Ты хочешь, любовь моя? — спросила Шу. Одной рукой она крепко держала его за волосы, а другой — Хилл чувствовал — лаская руку Дайма на его ягодице.

— Да… хочу…

Кожа под мужскими пальцами горела, от поцелуев и укусов разбегались острые мурашки. Хилл чувствовал себя свободным, диким животным, не знающим никаких запретов. Все, что доставляет наслаждение — все правильно. Брать и отдавать… властвовать и покоряться…

Влажный, жаркий язык, облизывающий место слияния двух тел, и твердые скользкие пальцы, проникающие в напряженное отверстие, трепещущее нежное тело под ним, тесная глубина, сжимающая его — Хилл стонал, теряя разум окончательно. Он был сейчас не только собой, но и Шу, и Даймом. Чувствовал их жажду и удовольствие, обладал и отдавался — языку, лижущему оба тела, мужское и женское, и двум настойчивым рукам, проникающим в мужское тело и в женское.