Он позволял растянувшим его пальцам управлять ритмом танца. Скользил во влажном лоне и не отрывал взора от сиреневых колдовских глаз. Пил её удовольствие и отдавал свое. И закричал вместе с ней, когда горячее и твердое вонзилось ему меж ягодиц, обжигая и терзая.

Боль, смешанная с острым наслаждением, проникала в него и изливалась низкими стонами. Боль текла из его тела к обоим любовникам и возвращалась блаженством. Хилл плавился, сгорал и рождался заново между двумя возлюбленными, отдавал всего себя и получал в ответ вдвое больше.

И в длинный, бездонный миг освобождения перестал различать, где Шу, где Дайм и где Тигренок, растворился в трех слитных криках, в трех содрогающихся телах. В одной любви. На всех.

Леди Таис пребывала в обиде. Не просто так в обиде, а в глубочайшей и темнейшей из всех возможных обид. Такого подлого удара в самое сердце она не ожидала! И от кого! От родного отца! Что за блажь, заставить её этот вечер провести дома? Какое имеет значение, что завтра прием в их собственном доме, если сегодня празднуют помолвку Закерима и леди Тейсин? Все танцуют, веселятся, Кей наверняка флиртует с какой-нибудь красоткой… а она сидит дома! Как дурочка деревенская.

После того как седьмая попытка уговорить отца все же съездить к Тейсинам хоть на полчасика с треском провалилась, леди Дарниш разозлилась всерьез. И, назло всем — и тирану отцу, и изменнику Кею — твердо решила несмотря ни на что наслаждаться жизнью. И раз приходится ограничиться пределами особняка и парка, что ж, этого достаточно. И на сегодня хватит одного кавалера, пусть не монарха и не богача, зато галантного и влюбленного.

В отличие от леди Дарниш, виконт Туальграм был честно и откровенно зол. Дело застряло, а Её Высочество требовала немедленных результатов — и не давала больше денег. Посему Морису приходилось уже второй день сказываться нездоровым и отклонять все приглашения. Не появляться же в свете дважды в одном и том же, чтобы в тот же час снова поползли слухи о его шатком финансовом положении? Последние два костюма он приберегал для завтрашнего приема у Дарнишей и субботнего у Свангеров.

Капризная девчонка уже два дня была вне досягаемости. Ни на один прием не являлась, сменила маршрут утренних прогулок, заставив его битый час выискивать её по демонами проклятому парку. И, что самое досадное, ни вчера, ни сегодня он так её и не нашел.

В восьмом часу Морис окончательно уверился в том, что жизнь не удалась. Идиот повар умудрился приготовить к ужину несусветную гадость. А все потому, что, видите ли, лавочники не отпускают ему в долг! И что? Теперь из-за его дурости виконт вынужден питаться хуже последнего нищего? От увольнения нерадивого глупца спасло только то, что платить новому было нечем, как, впрочем, и этому — жалованья слуги виконта, что до сих пор не разбежались, последний раз получали месяца три назад, да и то половинное.

И, когда раздался звон дверного колокольчика, ничего хорошего от нежданного визитера Морис не ждал.

Через полминуты в кабинете объявился дворецкий, он же камердинер, он же единственный слуга. И дребезжащим от сознания исключительной собственной важности провозгласил:

— Ваша Светлость, к вам дама!

— Что за дама?

— Дама не изволила представиться, Ваша Светлость!

Морис не успел распорядиться, чтобы подозрительную незнакомку выгнали, как в дверь просунулась нахальная девичья физиономия. Сердце пропустило удар, пальцы вцепились в подлокотники… неужели удача?

— Проходите, милочка, проходите! Что привело вас в мой дом?

— Ваша Светлость, вам письмо.

Морис вскочил и вырвал из рук служанки надушенный квадратик.