Надо сказать, что уже два года у меня валялась в бездействии настольная механическая игра «Футбол». На металлическом зеленом поле расположились красные и голубые человечки. Нажатием рычага они отодвигали назад ногу и били по шарику, который перед ними лежал. Равных мне в этой игре среди одноклассников не было. Мне редко приходилось почувствовать свою крутизну, но эта игра давала мне такое чувство превосходства над товарищами, которое скрывало многие другие комплексы. Однако шарик для игры, как и запасной, были давно, со слезами, утеряны, и «Футбол» в дальнем углу ждал своего часа. И дождался. Несколько позднее я сумела полностью обеспечить себя шариками намного лет вперед, разобрав еще несколько патронов с дробью, хранившихся втайне от меня в кладовке, в мешочке, прикрепленном к двустволке, о существовании которой мне не полагалось даже знать.

Итак, велосипед был мною собран и выглядел, как новенький. Правда, крылья так и не удалось выровнять, при езде они терлись о шины с неприятным шелестом и тормозили. Я отогнула их там, где они соприкасались с шинами, но тут же образовался перекос в другом месте. Я решила, что крылья — вообще бесполезная деталь дизайна и можно спокойно обойтись без нее, сняла их и спрятала поглубже в сарае. Теперь всё было в порядке. Ну, почти все. Дело в том, что педали стали прокручиваться назад, вместо того, чтобы тормозить. В том месте, где задний ход наталкивался на оставшиеся в тормозе подшипники, что-то нервно екало, словно готовясь остановиться, но, передумав, решало продолжить движение. Это было не очень приятно. Но я не стала, от греха подальше, об этом никому не говорить — конечно, велосипед был куплен на мои деньги, но выволочка от отца за испорченную вещь была бы такая же, как если бы на его. С этого времени велик мне стал родным, мы с ним, как соучастники, были связаны общим преступлением: как палач и жертва — и молчанием. Он воспринимался теперь мной как живой, как конь, как товарищ.

И вот на этом велосипеде без тормозов я ездила 30 лет своей жизни. Сначала с меня взяли слово, что я не буду кататься по асфальтированным дорогам, считавшимся проезжими. Несколько дней я свято соблюдала это обещание, хотя оно и вызывало определенные сложности: в Лисьем Носу все улицы — вдоль поселка — асфальтированные, а поперечные — просто широкие тропы, проложенные между канавами. Учитывая, что все они еще резко спускались под откос от одной части поселка до другой, мне пришлось учиться интенсивно тормозить подошвой сандалии о землю или, если требовалось остановиться очень быстро, выпрыгивая на ходу из велосипеда и натягивая руль на себя. Через пару недель я добралась до шоссе и, надеясь, что никто из знакомых меня там не увидит и не сообщит родителям, рискнула обследовать окружающую местность на несколько десятков километров кругом.

В 16 лет я ушла из дома и велик забрала с собой. Хотела починить его, но ни одна мастерская не взялась за него — он был нестандартный. А все нестандартное, как известно, никому особенно не нужно. Теперь мы путешествовали с ним по городу. Я изучила правила дорожного движения, свято их соблюдала, но правила, если нет тормозов, мало что значат. Спуски по питерским мостам вызывали острое чувство экстрима, а выскакивающие на проезжую часть прямо перед носом в неположенных местах пешеходы внушили мне уважение к светофорам и переходам на всю оставшуюся жизнь. Как я понимаю, когда человек стоит и внимательно вглядывается, нет ли поблизости машины и, не увидев, начинает переходить дорогу, он почему-то не воспринимает сознанием такую мелкую деталь дороги как велосипед. В результате несколько раз мне приходилось выбирать: наезжать на выскочившего пешехода или резко сворачивать влево — пару раз удачно приземлившись между колесами грузовика, что вызывало у шофера бурный креатив ненормативной лексики. Но, к счастью, все обходилось изодранными штанами, коленями, ладонями и локтями.