У него были приступы хромоты, которые делались все хуже. Я подумал об остеосаркоме, когда хозяин упомянул о сильной чувствительности сустава. Рентген подтвердил мои подозрения. Опухоль такого рода переходит в другие кости. Я обнаружил, что она распространилась в кости изнутри наружу и причиняла мучительную боль. На снимках это выглядело, как будто кость была вся изъедена. Собаку нельзя было спасти.

Я знаю, что хозяин расстроился, но я дал ему лучший совет, и это было — уберечь животное от дальнейших мучений.

— Хозяина зовут П.Ф. Санчес. Собака принадлежала его погибшему сыну.

— Понимаю. Это печальная ситуация, когда несчастье наслаивается на несчастье. И так тяжело усыпить животное, независимо от обстоятельств, но когда собака принадлежала ребенку, которого вы потеряли…

Он оставил фразу неоконченной.

— Что происходило с собакой, после того, как ее усыпили?

— Окружная служба контроля за животными забирала останки и ликвидировала их. Мы клали тело в мешок и оставляли в сарайчике на заднем дворе. Это было деревянное сооружение, которое можно было открыть изнутри и снаружи. Не знаю, что делают в эти дни. Думаю, что после недавнего урезания бюджета, округ прекратил обслуживание, и теперь каждый ветеринар должен привозить останки сам. Какой бы ни была процедура, трупы животных сжигают. Это сохранилось. Я бы думал, что такая судьба была у Улфа, пока вы не рассказали, что дело было не так.

— Служба приезжала ежедневно?

Уолтер помотал головой.

— Мы вызывали их, когда надо было забрать тело, и они приезжали в конце дня.

— Была ли у вас когда-нибудь причина захоронить останки самому?

— Нет. Я понимаю желание похоронить своего любимца во дворе, но я не стал бы брать это на себя. Животное не было моим.

— Вы бы знали, если бы округ вел записи о заборе останков?

— На это не было бы причин. У нас была форма, которую подписывал хозяин, давая разрешение на эвтаназию. Иногда владелец просил нас вернуть ему прах, иногда, нет.

Не могу вообразить, почему это может стать предметом спора.

— Нет-нет, никакого спора. Санчес сказал мне, что дал вам разрешение по телефону.

— Я этого не помню, но звучит правильно.

— Как насчет ваших записей?

— Их больше нет. Когда я вышел на пенсию, то отдал некоторые папки, по требованию, другим ветеринарам, а остальные хранил. Через десять лет я пригласил компанию по измельчению документов. Может, в этом не было необходимости, но мне не нравилась идея, что личная информация попадет на помойку.

— Можете ли вы подумать о любой причине, по которой Улфа не забрали и не кремировали?

Какие-нибудь особые обстоятельства?

Макнэлли снова помотал головой.

— Это был протокол.

— Большинство людей сохраняли прах?

— Некоторые да, некоторые — нет. Почему вы спрашиваете?

— Мне просто любопытно. У меня никогда не было собак и кошек, и я понятия не имею, как делаются такие вещи.

— Люди привязываются. Иногда кошка или собака значат для тебя больше, чем собственная плоть и кровь.

— Понимаю. Ну, я отняла у вас достаточно времени.

Я открыла сумку и достала свою визитку, прежде чем подняться на ноги.

— Я оставлю это вам, на случай, если вы вспомните что-нибудь еще.

Он встал и проводил меня до двери.

— Извините, что не смог помочь больше.

— Вы дали мне больше, чем я ожидала. Печально, но думаю, мне придется с этим жить.

— Что стоит на кону? Вы должны задать себе этот вопрос.