В это время из-за угла появился Генри, с ведром воды и свернутой газетой под мышкой, едва не врезавшись в меня. Я вскрикнула, когда вода выплеснулась и залила мое платье на все случаи. Не знаю, кто из нас больше удивился.

Он поставил ведро.

- Извини. Мне очень жаль, но я понятия не имел, что ты тут стоишь.

- Не волнуйся, - сказала я. Хотела успокоить его, но, наверное, телеграфировала что-то из своих расстройства и растерянности, потому что его взгляд изменился от удивления к озабоченности. Он протянул руку и коснулся моего плеча.

- Что случилось?

- Ничего. Все в порядке. Был тяжелый день.

- Ты выглядишь так, будто потеряла лучшего друга.

- Хуже. Гораздо хуже. Даже не знаю, с чего начать.

- У меня есть время.

- Нет, правда. Ты чем-то занимался. Я не хочу мешать.

- Собирался мыть окна. Даже еще не начинал. Что может быть хуже, чем потерять друга?

- Кое-кто оставил мне полмиллиона баксов. Отдай или возьми.

- Вот ублюдок. Это ужасно!

Он ожидал, что я засмеюсь, но я смогла только застонать. Были случаи, когда его доброта заставляла меня разреветься. Я даже не могла с этим справиться. Он оставил ведро и газету на дорожке и взял меня под руку.Отвел во внутренний дворик и усадил в садовое кресло.

Я поставила локти на колени и опустила голову, размышляя, стошнит ли меня или я упаду в обморок. Генри взял легкий алюминиевый стул и поставил рядом.

- Что происходит?

Я надавила пальцами на глаза.

- Ты не поверишь. Я сама не верю.

- Не уверен, что поверю, но давай попробуем.

- Помнишь парня в морге, с моим именем в кармане?

- Конечно. Тот, который умер на пляже.

- Оказалось, что мы родственники, наверное, через мою бабушку по отцовской линии. Он приехал сюда, надеясь найти дальнюю родню, и это оказалась я. Не только это, он еще поссорился с детьми, поэтому оставил все свои деньги мне, что значит, я должна ехать в Бэйкерсфилд и выплеснуть на них все новости. Полмиллиона баксов, и я даже никогда не видела мужика.

- Откуда у него деньги? Ты говорила, он бездомный.

- Бездомный, но не нищий. Большая разница. Он провел двенадцать лет в тюрьме, за преступление, которого не совершал. Освободившись, он судился с государством.

- На полмиллиона долларов?

- На двенадцать миллионов. Соглашение было на шестьсот тысяч. После нескольких небольших удержаний там осталось пятьсот девяносто пять тысяч триста пятьдесят.

- И никаких условий и проблем?

- Ты шутишь? Там сплошные проблемы. Он еще назначил меня распорядителем завещания, так что мне еще придется прыгать через юридические обручи. И что я должна делать с похоронами? Его нужно прилично похоронить. Что, если его дети не захотят принимать участия? Я должна позаботиться об этом прежде всего. Не понимаю. Как вышло, что я должна нянчиться с покойником?

Генри хлопнул себя по коленям и поднялся.

- У меня есть решение. Пошли со мной. Это требует тарелки шоколадного печенья.

И вот тогда я разревелась.

Как только печенье остыло, я слопала половину противня и осталась на ужин. Генри потчевал меня успокаивающей домашней едой: куриным бульоном с лапшой и свежими булочками с маслом и клубничным джемом. Рыдания убивают чувство обоняния и вкуса, так что мне пришлось есть и успокаиваться. На десерт, как награду за очищенную тарелку, я получила еще две печенины, что оставило Генри тоже две.

За едой мы спорили о моей поездке, против которой я теперь решительно возражала. Было приятно сосредоточиться на плане, над которым я имела какой-то контроль.

Генри думал, что мой первоначальный инстинкт был правильным.

- Дети Дэйса, возможно, и так чувствуют, что их предали, - сказал он. - Что хорошего в том, если они узнают о смерти отца из куска бумаги?

- Лучше, чем услышать это от меня.