– Что положил? Наташа, ты меня слышишь?

– Да так, ерунда. – Она решила пощадить его. – Извини.

Сунув в карман жакета браслет, Наталья постояла с минуту, потом побрела к остановке маршруток, бормоча вслух:

– Он не сам... Нет-нет, не сам... Я знаю... чувствую...

Навстречу шла пожилая худая женщина в черной одежде, ее седую голову покрывал легкий черный шарф, обмотанный вокруг шеи. Концы его спускались по груди до пояса. Она шла прямо на Наталью, глядя ей в лицо, как будто собиралась что-то сказать. Сейчас полно людей, испытывающих дефицит общения, стоит им только слово бросить или хотя бы приветливо посмотреть – все, будет повод вывалить на тебя свои горести. А у тебя не будет возможности сказать, мол, я тороплюсь. Не уйдешь. Наталья сегодня не способна вникать в чужую боль, ведь старуха явно потеряла кого-то из близких, судя по траурной одежде. Наташа ускорила шаг и поспешила пройти мимо, заметив краем глаза, как жутко иссечено морщинами лицо прохожей – будто мятая фольга. А густые волосы полностью седые, белые, словно первый снег на темной земле.

6

Вот она – цель. Тори въехала в старый двор, знакомый ей каждым закоулком, окруженный трехэтажными постройками, выкрашенными в желтый цвет. Точнее, можно лишь догадываться, что когда-то цвет был желтым: штукатурка облупилась, как маникюр на неухоженных ногтях, выставив напоказ грубую кирпичную кладку. Здесь ничего не изменилось, разве что двор обнищал, ну и деревья стали большими, заслонили кронами небо. Это место Тори обходила десятой дорогой, но хорошо помнила подъезд, расположенный в углу, поэтому стразу остановила на нем взгляд, будто на входе в преисподнюю. Чутье подсказывало, что ответа она не получит, но кто откажется использовать единственную возможность? Ведь другой ниточки нет.

Прихватив коробку с почтовой оберткой, она вышла из машины. Перед обшарпанной дверью с глубокими трещинами, годившейся лишь для растопки костра, застряла. Много лет не переступала она порог этого дома, не переступала б и всю оставшуюся жизнь, да кто-то толкает ее сюда, написав этот адрес и подписавшись несуществующим именем. То есть имя существовало, но давно, потом оно ушло вместе с той, кому принадлежало.

Тори набралась решимости и вошла в свое прошлое. Здесь так же темно, те же деревянные и скрипучие ступеньки, так же разит нищетой, только дверь квартиры не напоминает прежнюю, которая открывалась перед Тори не раз. Сейчас на пороге стояла, выглянув из-за цепочки, пожилая женщина лет шестидесяти с большим довеском.

– Вам кого?

– Здравствуйте. Я получила бандероль, письма в ней не было, видимо, забыли вложить, но адрес... адрес ваш... Вот, посмотрите, мне прислали эту коробку, и... – Тори неуклюжа, руки всего две, а у нее сумка, коробка, бумага, ключи от машины. Она расправила почтовую обертку и показала старухе, чтобы та видела адрес. – Вот, видите? Здесь улица, номер дома, квартира...

– Я не слала бандеролей.

– Не сомневаюсь. Но может быть, ее прислал кто-нибудь, кто живет с вами?

– Я живу одна.

– Э... совсем одна? Вот, посмотрите, здесь написана фамилия, вы ее должны знать.

Для многих пожилых людей очки – неотъемлемая часть лица, особенно дома они держат при себе «глаза», которые могут понадобиться в любую минуту. Женщина откуда-то выудила очки, нацепила на нос и читала, шевеля губами, потом взглянула на Тори и недоуменно сказала:

– Такая здесь не живет и никогда не жила.

В том-то и дело, что жила, но как объяснить это бабке, да и нужно ли? Логика подсказала способ продолжить разговор:

– А вы давно живете в этой квартире?

– Уж лет шесть.