И странно было думать, что он любит ее, любит всем существом своим и всегда, а не только потому, что это рождество, когда все должны любить друг друга.

— Перри, — пробормотала она в его теплую грудь. Он поцеловал ее в макушку, и оба уснули.

* * *

Рождественский настрой души, вероятно, сохранился бы у них надолго, если бы Грейс не получила письмо от Этель. Магия праздничного дня и ночи не угасла бы и в послерождественские дни и связала бы Грейс и Перигрина еще более крепкими узами, чем прежде. Но письмо пришло и снова вбило между ними клин.

Ничего особенно неприятного в самом письме не содержалось. Этель сообщала семейные новости, интересные и Грейс, и Перигрину, выражала надежду, что обещанный приезд состоится в феврале или самое позднее в марте, хотя в то время, как она писала письмо, все в Пангем-Мэнор страдали от холода.

Неприятное заключалось в двух добавлениях к письму, вложенных в конверт. Первым из них была списка Этель, адресованная только Грейс, вторым — запечатанное письмо для нее же. Оно было написано виконтом Сандерсфордом, как поясняла Этель в своей записке, добавляя, что не хотела брать у него это письмо и тайно пересылать Грейс. Она считала, что Мартин сильно рассердится, если узнает правду. Однако лорд Сандерсфорд был чрезвычайно настойчив и заверил ее, что Грейс ждет его письма. Виконт сказал, что если он сам открыто пошлет письмо, то это, несомненно, огорчит сэра Лэмпмена. Этель так и не поняла, правильно ли она поступила, согласившись принять послание виконта.

Грейс пала духом. Она сидела у себя в гостиной, держа нераспечатанное письмо Гарета. И не хотела его открывать. И хотела внушить себе, что Гарет мертв. Она его не любила. Удивлялась, как могла любить раньше. Хотела забыть о нем. Но Гарет не был мертв, и забыть она не могла. Нравилось ей это или нет, но лорд Сандерсфорд оставался частью ее жизни.

Она очень долго сидела с письмом в руке. Потом встала, почти бегом спустилась по лестнице, открыла дверь кабинета Перри в спешке, не постучавшись, и замерла на пороге, увидев его беседующим с управляющим.

— Прости, — сказала Грейс. — Прости, пожалуйста. — Мужчины тотчас встали.

Перигрин подошел к ней и взглянул в лицо.

— Что случилось? Я тебе нужен?

— Это может подождать, — заверила Грейс. — Извини, пожалуйста.

Он удержал ее и повернулся к управляющему:

— Извините меня, мы поговорим позже.

Тот молча поклонился и вышел.

— В чем дело, дорогая? Этель сообщила дурные новости? Что-нибудь с твоим отцом?

Грейс молча отдала ему письмо с таким видом, словно оно жгло ей руку.

Перри повернул его надписанной стороной к себе:

— Оно запечатано и адресовано тебе, Грейс.

— Оно от Гарета. От лорда Сандерсфорда.

— Понимаю. — Перри несколько секунд молча смотрел на письмо, прежде чем вернуть ей. — Оно для тебя, Грейс. Не для меня.

Грейс взяла у мужа письмо, ясно понимая, что распечатает она это послание или нет, Гарет, ее прошлое, вечно будет стоять между ней и Перри. И еще она понимала, что муж не облегчит ей жизнь, сказав, как, по его мнению, следует поступить. Именно это и делало такой драгоценной для Грейс его любовь к ней. Перри ни за что не станет принуждать ее к чему бы то ни было, даже ради того, чтобы сделать ее жизнь более легкой, а их брак — более терпимым.

Грейс ушла без единого слова. Поднялась к себе и распечатала письмо.

Он не может жить без нее, писал Гарет. Слишком тяжко и несправедливо всю жизнь нести наказание за безрассудный поступок в юности. Грейс должна приехать к нему. Или он приедет в Рирдон-Парк. Он достаточно сдружился с графом Эмберли прошлой весной, чтобы рассчитывать на его гостеприимство. Он любит ее и не верит, что Грейс его разлюбила, хотя понимает ее стремление сохранять верность мужу.