Томас больше не мог оставаться безучастным; контраст между ее утонченной элегантностью и не допускающей возражений требовательностью выглядел весьма трогательно.

— Есть садовники, которым я плачу, чтобы они выполняли эту работу, — напомнил внезапно подошедший хозяин дома.

— Это он! — крикнули испуганные дети, и бросились врассыпную, как стайка крыс, о которых только что говорили; одни перемахнули через ограду, другие скрылись за углом.

Кэт поднялась на ноги, испытывая неловкость. Томас Монтроуз, облокотившись на ограду, улыбался; его крепкие белые зубы ярко выделялись на загорелом лице. Рукава рубашки были закатаны, и он удерживал одним пальцем куртку, перекинутую через плечо. Очевидно, Томас наблюдал за ней некоторое время, и Кэт в очередной раз позабавила его своей непосредственностью. У него был такой вид, словно он только что присутствовал на веселом театральном представлении. Ей необходимо сдерживать свои порывы, иначе он не будет воспринимать ее серьезно.

«Она действительно очень хороша, — подумал Томас, — особенно когда разрумянится». Он хотел сказать ей, чтобы она не смущалась. Девушка выглядела сейчас такой соблазнительной! Кэт двинулась, чтобы уйти, и у него вдруг возникло желание задержать ее. Ему хотелось узнать, какими еще необычными качествами она обладает.

— Ты любишь детей? — спросил он небрежно.

Кэт остановилась и изучающе посмотрела на него через плечо. Допустимо ли, чтобы искушенные соблазнительницы любили? Она так не думала. Ведь с ними так много возни.

— Вовсе нет, — сказала Кэт и, повернувшись, направилась к кухонной двери. — Я обожаю кошек.

Кэт ужасно не нравилось сидеть без дела и ждать, когда появится Томас, чтобы оценить ее вечерний наряд. Чем больше она думала о его едва скрываемой насмешке над ней, тем все решительнее утверждалась в намерении показать свое превосходство и заставить его преклоняться перед ней. Только сочувствие к его нынешнему положению и в какой-то степени вчерашнее злоупотребление спиртным удержали ее от того, чтобы немедленно упаковать вещи и уехать. «Лишь христианское сострадание, — подумала она, — удерживает меня здесь. Неужели он не понимает этого?» К тому времени, как в дверь ее комнаты постучали и вошла служанка, чтобы предложить ей помощь, Кэт была полна решимости.

— Филдинг, — обратилась она к горничной, — передо мной стоит сложная задача… — Девушка начала расшнуровывать корсет.

— Да, мэм.

— Мистер Монтроуз, — Кэт сделала паузу и решительно сняла свои юбки, — считает, что мой гардероб лишен всякой привлекательности.

— Правда? — Рот служанки удивленно приоткрылся.

Кэт отбросила ногой свое платье и шагнула к шкафу.

— Да, уверяю тебя.

Она начала перебирать одежду, и ее зеленые глаза заблестели, когда остановились на заслуживающем особого внимания платье. Кэт сняла его с вешалки.

— Филдинг, как ты думаешь, имеет ли право мужчина решать, какой наряд выбрать женщине? Полагаю, ты, как и любая здравомыслящая женщина, дашь отрицательный ответ на этот вопрос. — Кэт прошла к туалетному столику и села, держа на коленях роскошное платье из шелка цвета слоновой кости.

— Однако мы должны молча соглашаться с таким абсурдом ради достижения своих целей. Разумеется, это не делает нам чести, но мы лишены возможности поступать иначе. И хотя подобное поведение нельзя назвать благородным, тем не менее оно позволяет добиться желаемого результата! Поэтому, Филдинг, затяни потуже мой корсет!

— Хорошо, мэм. — Девушка подошла и осторожно подтянула шнурки.

— Сильнее!

Филдинг ухватилась покрепче за шнурки и туго натянула их.