Эсперанса улыбнулась:

— Разве не ты научил меня пословице Men tracht un God lacht?

— Господи, обожаю, когда нееврейки говорят на иврите!

Эсперанса взяла его под локоть.

— Знаешь, а все это может оказаться вполне достойным.

— Я знаю.

Она сделала глубокий вдох.

— Идем?

— Нервничаешь?

Эсперанса взглянула на него:

— Ни капельки!

— Тогда — вперед!

Они вышли из комнаты, и Майрон сопроводил ее к жениху. Он был польщен, когда Эсперанса обратилась к нему с просьбой заменить на церемонии ее покойного отца. Он считал это простой формальностью, но, вложив ладонь невесты в руку Тому и обменявшись с ним рукопожатием, неожиданно разволновался и, отступив назад, занял место в первом ряду.

Свадьба представляла собой удивительное сочетание, казалось бы, несочетаемых вещей. Шафером Тома был Уин, а подружкой невесты — Верзила Синди. Великанша с похожими на окорока кулаками, она никак не могла определиться с нарядом: толи надеть традиционное персиковое платье подружки невесты, то ли черный кожаный корсет. В результате она остановилась на компромиссе: кожаном наряде персикового цвета с бахромой по краям. Отсутствие рукавов демонстрировало поразительное сходство ее рук с мраморными колоннами особняка в георгианском стиле. Она сделала прическу «ирокез» и прикрепила к выкрашенным в ярко-фиолетовый цвет волосам украшение в виде свадебного торта.

Примеряя свой весьма своеобразный наряд, Верзила Синди развела руки и покружилась перед Майроном. Океанские течения повернули вспять, а созвездия содрогнулись.

— Ну как тебе? — спросила она.

— Фиолетовый с персиковым?

— Это последний писк, мистер Болитар.

Верзила Синди любила официоз и всегда обращалась к нему «мистер».

В старинной церкви Том и Эсперанса обменялись клятвами верности. Церковные скамьи были украшены белыми цветами. Крыло, где сидел Майрон, было заполнено людьми в черно-белом: целое море пингвинов. Крыло со стороны невесты представляло необычайно пеструю смесь самых разных цветов и оттенков, напоминавших шествие на Хэллоуин в нью-йоркском районе Гринвич-Виллидж. На органе исполнялись чудесные гимны. Хор пел ангельскими голосами. Вся обстановка буквально лучилась торжественностью.

Для свадебного пира Том и Эсперанса предпочли совершен но иную обстановку и сняли ночной клуб «садо-мазо» под названием «Кожа и похоть» возле Одиннадцатой авеню. Верзила Синди работала там вышибалой и время от времени устраивала представления, от которых у посетителей буквально перехватывало дух.

Майрон и Эли припарковались со стороны Вестсайдского шоссе и прошли мимо круглосуточного магазина «Дворец порока царя Давида», торговавшего порнографией, — его окна были непрозрачными, а на двери висела большая табличка «Теперь мы работаем иначе».

— Ого! — сказал Майрон, указывая на табличку. — Давно пора, как считаешь?

Эли кивнула:

— Да, смена руководства здесь просто напрашивалась.

Войдя в клуб «Кожа и похоть», Эли прошлась по нему, будто оказалась в Лувре, украдкой бросая взгляды на фотографии, развешанные по стенам, различные приспособления, костюмы и атрибуты невольников, и покачала головой:

— Я безнадежно наивна.

— Не безнадежно, — заверил ее Майрон.

Эли показала на что-то черное и длинное, напоминавшее человеческие кишки.

— Что это? — спросила она.

— Если бы я знал!

— А тебе нравится?..

— Конечно, нет!

— Жаль! — посетовала Эли и тут же добавила: — Шучу! Может, не очень удачно.