— Меня это даже радует, ведь тогда вы не вернетесь на фронт.

— Вам так этого не хочется?

— Конечно. Я много думала о вас, когда вы были на Галлиполийском полуострове.

— Жаль, я не знал.

— Но вы, наверное, догадывались. Мы все думали о вас… и о дяде Джеральде.

— Вы думали обо мне, и это главное…

Мы ненадолго замолчали, а потом я сказала:

— Вы знаете очень много обо мне и моей семье, а я о вас почти ничего.

— Рассказывать особенно не о чем. С восемнадцати лет я в армии. Такова традиция в нашей семье.

— Дядя Джеральд что-то говорил о вашем древнем роде.

— Все мы из древних родов. Бог знает, в каких далеких временах можно найти наших предков… возможно, тогда они все жили на деревьях или в пещерах.

— Разница в том, что вам известно, кем были ваши предки и чем они занимались века назад. Вы из тех, которые…

— Пришли вместе с Завоевателем? Вы это имеете в виду? Полагаю, что да. В нашей семье всегда было достаточно спеси… и тому подобного.

— Традиций, — подсказала я.

— Вот именно. В нашем роду на протяжении веков всегда занимались лишь определенными вещами. Мы должны помнить это и продолжать в том же духе. Второй сын всегда становится военным.

Старший, конечно, управляет имением. Третий посвящает себя политической деятельности, а если есть еще и четвертый, то бедняга становится священником. В прошлом это означало, что мы имели представителей семьи во всех влиятельных сферах.

Так мы участвовали в управлении страной. Так было в шестнадцатом веке, так должно быть и в двадцатом.

— И вы все смиренно подчиняетесь?

— Попадались и мятежники. В прошлом веке один занялся торговлей. Неслыханно! Он сколотил состояние, восстановил разрушившееся родовое поместье, поставил семью на ноги. Но они продолжали считать, что в его жизни есть что-то позорное.

— Ну, по крайней мере, вы исполнили свой долг и не стали белой вороной.

— Но и не совсем черной.

— По-моему, семья должна гордиться вами.

— Нет… Я уже должен стать фельдмаршалом или хотя бы полковником. А у меня нет никакой надежды. Война — это время для повышения в звании. Но я устранен от участия в ней.

— Разве ваша семья этого не понимает?

— О да, но в действительности это не принимается во внимание. Я должен был хотя бы получить медаль, желательно Крест Виктории.

— Бедный Маркус! Может, лучше родиться в обыкновенной семье, такой, как моя?

— Она далека от обыкновенной. Возьмите вашу мать. Превратить свой дом в госпиталь!

— Вас не тяготит необходимость следовать таким высоким образцам? спросила я.

— Нет. Ведь я не всегда следую им. Привыкаешь к компромиссам. Таков наш тайный девиз.

Соблюдение внешних приличий — это все, что требуется.

— Но вы же стали военным.

— Это в какой-то степени меня устраивало. В восемнадцать лет я был слишком бездумен для собственных честолюбивых желаний.

— А сейчас?

— О, я до конца своих дней останусь правоверным Мерривэлом. Я буду служить, пока не выйду в отставку, потом, возможно, обоснуюсь в деревне.

Там есть красивый старый дом, не такой впечатляющий, как наше родовое поместье, но на протяжении веков его всегда занимал кто-нибудь из младших сыновей. Мой дядя, который жил в нем, недавно умер, и теперь там обитает его сын. Думаю, в его планы входит перебраться в одно из наших более мелких поместий на севере.