|
Зазвонил телефон, и когда я снял трубку, то сразу понял, кто это. Узнал меня и тот, кто звонил. - Это вы, Ганс? - спросил он. Я ответил, что да, я. - Ну, здравствуйте, дорогой! Смотрите - через столько лет я узнал сразу ваш голос! Вы знаете, я страшно обрадовался, когда получил ваше письмо. Как вы, однако, узнали, что я здесь? Я объяснил ему, что прочел о его приезде в местной газете, а адрес узнал через бюро. - Ах, так? - усмехнулся он по ту сторону провода. - Значит, вы все-таки получаете нашу газету? Ну, и я тоже всегда читаю ваши статьи и хотел написать вам, да не знал, будет ли вам это приятно. - Он опять засмеялся. - Ладно, об этом после... Так вы пишете, что вы страшна поразились этой встрече на почте? А вы знаете, что этот тип сейчас занимает очень видное место у себя на родине? - Ну! - воскликнул я. - Нет, этого я не знаю. - Ну, не официально, конечно, занимает, до этого еще они не дошли - стыдятся, - но общественная его карьера хоть куда! Он уже заместитель председателя фонда ветеранов войны и член президиума общества бывших ветеранов. - Да разве он был в плену? - поразился я. - Был, как и все ему подобные. Сдался англичанам за два дня до капитуляции. Если вас все это интересует и вы ничего не боитесь, зайдите-ка ко мне. Мы собираем все материалы, касающиеся наших старых друзей. Авось когда-нибудь пригодятся для будущих процессов. - И даже очень скоро пригодятся, - ответил я. - Так дальше не может продолжаться. Он неопределенно хмыкнул. - Да, по вашему письму я почувствовал, что вы так думаете. Вот даже повстречали Гарднера и не поверили своим глазам. Полисмена позвали, и тогда выяснилось, что перед вами стоит лояльнейший и охраняемый всеми законами гражданин, который каждую минуту может возбудить против вас иск за оскорбление личности. Этого и испугался сержант. А вот когда я приезжаю на съезд ветеранов и борцов Сопротивления, у меня нет даже полной уверенности, что этот самый сержант мне даст дожить до конца съезда. - Он помолчал, подумал. - Вы сейчас свободны? Я ответил, что у меня сидит гость, да уж и не поздно ли? - Нет, не поздно, - ответил он. - Приезжайте тогда, когда освободитесь. Я положил трубку и сказал Ланэ: "Извините, но сегодня у меня была такая невероятная встреча, что..." - и нарочно не окончил. Старик мельком - мой разговор по телефону его очень насторожил и встревожил - покосился на меня, потом взял из сахарницы два куска сахара, положил осторожно в чашку и, помешивая ложечкой, спросил: - Это какая же? - а пальцы у него уже слегка подрагивали. - Да вот, понимаете... - и я рассказал все. На него я не смотрел, но ложечка что ни секунда, то сильнее дребезжала в его руке, а потом он и вообще поставил чашку на стол и спросил, только для того, конечно, чтоб спросить: - А это был точно он? Вы не могли ошибиться? Но я даже не ответил на этот жалкий вопрос, только усмехнулся. Тогда он снова так же осторожно поднял ложечку и положил в чашку, но только она звякнула, как он с отвращением отбросил ее на стол. - Черт знает, что делают эти идиоты! - сказал он искренне и сильно. - И к чему? Кого они, дураки, дразнят? Народ, что ли? Так народ дразнить нельзя! Милость, конечно, милостью, без нее не обойдешься, но... И, говорите, совершенно здоров? Как яблочко румян. |
