|
"Недурно бы, - писали они, - обо всех этих странностях допросить (обратите внимание: не "спросить", а именно "допросить") сына покойного, который, кстати, сейчас находится под судом за подстрекательство к убийству. Конечно, по всей вероятности, этот прыткий молодой человек либо отмолчится, либо предпочтет сказать, что он ничего не знает и ничего не помнит, - ему тогда ведь было всего-навсего двенадцать лет! Но ведь и то сказать: как он ответит, это больше всего зависит от того, кто с ним будет разговаривать и как разговаривать. Если умело спрашивать, то, вероятно, кое-что придется и припомнить". Так писали газеты, и я узнавал голоса моих старых приятелей из прокуратуры. - Они-то и натолкнули меня на мысль написать эти записки. Но только, господин заведующий пресс-бюро прокуратуры и господин королевский прокурор, вам не придется прибегать к столь хорошо известным вам по годам оккупации методам - я все отлично помню и все знаю, вы это увидите из моего рассказа. Только рассказывать я буду не вам и не вашим покровителям - вам все это известно и без меня. Я хочу рассказать эту историю всем моим соотечественникам, всем людям земного шара - если они захотят меня слушать. Конечно, не все я видел сам, - кое-что мне стало известно от других, кое о чем я прочел в газетах и официальных документах, кое-что, наконец, я просто додумал, - но, так или иначе, история смерти моего отца - история страшная и поучительная, и над уроками ее стоит подумать. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ...Пришел бандит и, не долго думая, взял да и погасил огонь мысли. Он ничего не страшился, ни современников, ни потомков, и с одинаковым неразумением накладывал гасильник и на отдельные человеческие жизни, и на общее течение ее. Успех такого рода извергов - одна из ужаснейших тайн истории; но раз эта тайна прокралась в мир, все существующее, конкретное и отвлеченное, реальное и фантастическое - все покоряется гнету ее. Салтыков-Щедрин, "За рубежом" Глава первая Я до сих пор помню о том, каким образом у нас в доме впервые заговорили о Карле Войцике. Отец мой, директор Международного института палеантропологии и предыстории, профессор Мезонье, любил себя сравнивать с героями древности. Так, когда немецкие войска вошли в наш город, он сказал моей матери: - Я остался здесь, чтобы, как Архимед, охранять свои чертежи. После этого он ушел в кабинет и хлопнул дверью, а мать целый день возилась со своим фарфором, и глаза у нее были красные. Конец Архимеда был известен и ей. Вечером следующего дня я увидел и первого живого немца. По правде сказать, он был совсем не таким страшным, как я ожидал сначала. Но начну по порядку. С утра по городу ходили тревожные слухи, говорили об облавах, арестах, массовых расстрелах. Например, рассказывали такое: шел человек, мимо здания префектуры и вынул носовой платок, чтобы обтереть лицо, а часовой приложился и - бабах! - ковырнул человека прямо в лужу. Из здания на выстрел выскочило несколько военных, часовой равнодушно сказал им: "Уберите шпиона!" - и человека взяли за ноги и куда-то оттащили. - Господи, что будет с нами дальше? - всхлипнула горничная Марта, принесшая этот рассказ в кухню из города. - Что будет с нами? - спросил садовник Курт (он когда-то работал у родителей моей матери и теперь, после многолетнего перерыва, откуда-то появился опять в городе). |
