Конан проснулся от странных звуков, доносившихся снаружи дома. Судя по тяжести в голове и слипавшимся глазам, была глубокая ночь. На столе теплилась свеча. Анита, крепко обняв сестренку и брата, сидела, забившись в самый дальний угол лежанки. В остановившихся, широко распахнутых глазах ее был ужас. Все трое были белы, как известь. Малышка от страха не могла даже плакать и лишь тоненько поскуливала.

Звуки, разбудившие Конана, доносились со двора сквозь щели в ставнях. Больше всего они напоминали волчий вой в полнолуние, но вой очень мелодичный, меняющий тембр от высокого, как птичий посвист, до низкого, словно утробное рокотание сытого тигра. Звуки все время менялись, то приближаясь, то отдаляясь, обволакивали и были до того отвратительны, несмотря на всю мелодичность, что, казалось, вытягивали из груди душу… Было совершенно ясно, что ни одно животное издавать их не может. Как, впрочем, и человек.

— Это и есть ваша наньяка? — спросил Конан.

Анита кивнула. В промежутке между двумя заоконными подвываниями стало слышно, как постукивают ее зубы.

— Кто бы она ни была, эта тварь, сейчас она пожалеет, что не дала мне выспаться! — пообещал киммериец, быстро натягивая одежду и вытаскивая из ножен меч.

Он рывком распахнул двери в сени. Конь его, весь в мыле, бился и хрипел у своей привязи. Судороги дрожи пробегали по его бокам и крупу. Желая успокоить его, Конан потрепал жеребца по шее, но вызвал лишь новый спазм судорог, да полузадушенное ржанье.

— Что ты собираешься делать, киммериец?! — заплетающимся от страха языком спросила Анита, вышедшая из комнаты за ним следом.

— Собираюсь попросить ее орать чуть потише,— ответил он, вытирая с ладони конскую пену и берясь за засов.

— Не смей!..— Девушка повисла на его руке, сразу обретя и голос, и силу.— Не смей открывать двери! Ты погубишь нас всех! Если наньяка ворвется в дом — мы все погибнем!..

— Да не буду я никого пускать в дом! — попытался Конан ее успокоить.— Я поговорю с этой тварью во дворе. Если ты так боишься, можешь снова задвинуть засов, лишь только я выйду!

Но девушка не слушала его и продолжала оттаскивать от дверей. От страха она совсем обезумела.

— Нет! Нет! Нет! Только не открывай двери!..

Конану почудилось, что отвратительный вой во дворе притих. Казалось, загадочная ночная тварь, затаив дыхание, прислушивается к их спору.

— Ну ладно,— смирился он.— Я не буду открывать дверь. Но с одним условием. Ты сейчас же расскажешь мне все, что знаешь об этом воющем отродье. Кто она есть, эта самая наньяка?.. Почему она совершает набеги на вашу деревню? И неужели у вас совсем не осталось мужчин, которые могли бы прищемить ей хвост?!

Они вернулись в комнату. Девушка дрожала и задыхалась, и киммерийцу пришлось напоить ее водой из кувшина, прежде чем она обрела способность говорить спокойно.

Он усадил ее на лавку и обнял за плечи.

— Хорошо, я расскажу тебе, киммериец,— заговорила Анита. Она оглянулась на братишку с сестренкой, по-прежнему замерших, скорчившись, на лежанке, и через силу улыбнулась им.— Если ты обещаешь мне не подходить к дверям, я расскажу все, что знаю. Правда, знаю я не слишком много. Тебе лучше было бы поговорить со стариком или старухой, прожившими долгую жизнь… Наньяка — не зверь и не человек.

— Об этом я догадался,— перебил ее Конан.— Ни у человека, ни у зверя не бывает такой глотки.

— Отчего же ты тогда не догадался, что ее невозможно убить? — спросила она с горьким вызовом.