— Положим, мой меч не жалкий,— возразил задетый за живое киммериец.— Если б ты знала, сколько врагов на его счету — и не только людей, между прочим, но и кое-кого похуже! — ты остереглась бы произносить эти слова!

Воющая тварь, притихшая было во время их пререканий в сенях у засова, возобновила свои леденящие душу песнопения. Анита замолчала, не в силах справиться с перестуком зубов. Даже тяжелая и теплая рука киммерийца на ее плечах не успокаивала ее. Конан вздохнул.

— Или рассказывай побыстрее, или я открываю дверь, чтобы разобраться с ней самому! — рявкнул он.— У меня уже живот заболел от твоей дрожи!..

— Хорошо,— кивнула она и заговорила очень быстро.— Не сердись за мои слова о твоем мече. Я верю, что ты очень храбр и очень силен, чужеземец с севера! Но наньяку убить нельзя. У нее нет тела, в которое можно было бы вонзить меч, или копье, или топор. У нее нет крови, которую можно было бы из нее выпустить. Те, кто видел ее сзади, говорят, что она похожа на столб тумана. Те, кто видели ее спереди… их нет больше! Она убивает взглядом. Вернее, некоторые так говорят: убивает взглядом, испуская из своих зрачков смертельно ядовитые лучи. Другие считают, что лицо ее так страшно, что невозможно его вынести, и сердце само разрывается. Точно никто не знает. Разве что какой-нибудь очень старый и мудрый старик…

Отвратительные песнопения за ставнями стали стихать. Казалось, наньяка утомилась от долгого и бесплодного воя. Спустя недолгое время лишь слабые отдаленные звуки напоминали об этой блуждающей в ночи твари.

— Она убралась восвояси,— сказал Конан.— Наконец-то можно будет выспаться! Впрочем, я хотел бы дослушать твою историю до конца.

— Она уходит только с первыми лучами рассвета,— с тоской возразила девушка.— Она просто пошла стучаться в другие дома…

— Ну, все равно! Главное, под твоим окном она подвывать уже больше не будет!

— Она может вернуться… Если никто не откроет ей, и она не насытится, она возвращается вновь и вновь, кружит по деревне, пока солнце не прогонит ее…

— Неужели у вас находятся такие идиоты, которые открывают, заслышав этот тошнотворный вой?.. Впрочем, конечно, находятся. Я ведь видел пустующие избы!

— Да… Но все это не так просто. Наньяка очень хитра.

— Она не только воет, она притворяется и обманывает. Мой отец и моя мать не были глупыми, но они открыли ей…— Девушка помолчала. Видно было, что ей очень трудно говорить о несчастье, постигшем ее совсем недавно.— Меня не было здесь, когда все это произошло… Я гостила в соседнем селении у своей тетки. Обычно в это время года я помогаю ей на огороде, так как она живет совсем одна и ей трудно справляться с хозяйством. Малышей я прихватила с собой, чтобы было веселее. Когда дошли слухи, что в мою деревню по, ночам стала приходить наньяка, я хотела тут же вернуться, но тетка не отпускала меня. Она говорила, что ей очень страшно за меня и малышей, она умоляла меня остаться у нее насовсем… Но я все-таки вернулась. В этот день как раз хоронили моего отца и мою мать. Я не знаю, отчего они открыли ей!.. И никто никогда этого не узнает. Стоит лишь наньяке проникнуть в дом, в живых не останется никого. Даже грудных детей она не щадит… Каждую ночь кто-нибудь открывает двери. Каждый день какую-нибудь семью хоронят соседи…

Конан помолчал, обдумывая ее невеселый рассказ. Наньяка больше не осаждала их дом, избрав иные жертвы.

Слабые, отрывистые подвывания, напоминавшие теперь зимние песни вьюги в печной трубе, доносились с противоположного края деревни. Братишка и сестренка Аниты заснули, обнявшись. Но даже во сне лица их были бледны, а тела, то и дело вздрагивали.