|
"Я бесконечными стихами буду взрастать из толщи камня. Я разорву его, ну же - это начало моей вечности... - Кто мы, о, наделенные сознаньем ? Оно, ведь, ненадолго нам дано, Мы, скрученные смехом и рыданьем, Все ж ждет предначертание одно. И так надолго краткое мгновенье, Дано ходить нам, спорить и мечтать, Неужто же не ждет в конце нас тленье, Неужто можно нам об этом забывать? И смерть, вдруг, заберет все то, что было, Покажется все тленным и напрасным, и пустым, Все то, о чем душа грустила, Быть может, станет близким и родным... Стихотворенье возникло одним пылающим объемом, одним образом, одним виденьем, как полотно живописца, на котором, вместо красок, были чувства. А что то было за мгновенье? Ведь с того момента, как Дима погрузился в снежный завал, и до того момента, когда он, под действием некой силы вырвался - прошла едва ли десятая секунды... Но он вылетел, он покатился в каком-то безудержном вихре, его перекрученного, измятого, окровавленного, вынесло на заснеженную дорогу... И тут, волей ли случая, или какой иной волей, стали приближаться два круглых, излучающих две световые колонны глаза. Вот раздался рев двигателя вот приумолк, затарахтел над Димой. Его перевернули, стали поднимать куда-то вверх. Дима зашептал: - Люди добрые... кто бы вы ни были (он ничего не видел) - отвезите меня подальше от войны... Я все равно там умру - и, если вы хотите моей смерти оставьте уж лучше здесь... Когда он очнулся, то увидел склоненное над ним усталое лицо молодой жительницы гор - у нее были густые черные грязные волосы, покрасневшие белки глаз... еще что-то - Дима уж не мог разглядеть... - Где мы... - спросил он, хоть и знал уже ответ по характерной встряске и моторному урчанью. - В машине. - Куда едем? - От войны... - От войны! Господи, хорошо то как! - он сказал это слишком громко, и потерял сознание... * * * Весна! Вот, наконец, и пришла ты! Ты разлилась по полям, по лесам, в ручейках побежала, в птицах запела. В один из чудно-ярких, звонкопевных ранне-майских дней, ев деревенской улочке остановилась грузовая машина. Вылезшее из нее горское семейство, осыпало воздух радостными словами: - Ну, вот и приехали!.. Здесь они живут... Да уж - десять лет, как обжились. Тут из кузова выпрыгнул Дима. У него было бледное лицо, но глаза сияли, он крикнул: - Ну что, друзья, пришла пора прощаться? - Да, да. Прости, но дальше не повезем. - Отсюда до Москвы несколько недель пути, но то прекрасно! Я побегу, я пролечу эти километры, я буду вдыхать запахи просыпающихся полей; слушать, как раскатывается над полями первый гром! О, я буду жить с этой милой, родной землею! Я буду стремиться... Дима сбивался он избытка чувств; он, вдруг, стал целовать каждого из этих спасших его людей. Он обнимал, он со слезами шептал слова благодарности... Уж из многих деревенских домов вышли старушки, чтобы посмотреть, чтобы посудачить потом о столь небывалом действе. А Дима, плача, отбежал на несколько шагов, повернулся; глубоко и часто дыша, заговорил громко, свободно: - Как же весна грудь мне располняет! Я из смерти вырвался в жизнь! Представьте - месяцы провел в душной темнице, но вот пробил дверь! Вышел на цветущий луг!.. О, небо... Он задыхался, грудь разрывалась от частого дыхания, а глаза, окутанные аурой мечтанья, притягивали, они любовью пламенной горели на этой, переполненной птичьем пением деревенской улочке: - Вы прекрасные, такие прекрасные люди! И все люди прекрасные! Как прекрасна жизнь! Я сейчас побегу из всех сил; добегу до Сада, до Фонтана, но на прощанье - вот вам мое стихотворенье: - Смерти нет! Дух пылает нетленный, Говорит дух небес окрыленный, Из зимы возрождается жизнь. |
