Бабушка барона сидела у стола на высоком стуле. Перед ней лежал большой лист бумаги. Она что-то говорила, губы ее двигались, и время от времени до него доносились какие-то звуки, но Чайлд никак не мог определить, говорит она по-английски или на каком-то другом языке. Единственным источником света в комнате была одинокая лампа, свисавшая с потолка прямо у нее над головой. В свете ее смутно видны были стены с громадными нарисованными жирной черной краской символами, некоторые из которых он не смог распознать. У стены стоял длинный стол, уставленный пузырьками с самыми разнообразными жидкостями. На краю стола примостился старинный глобус, на котором все страны и континенты покрывали изящные причудливые кривые. В большой клетке, стоящей в углу комнаты, сидел, спрятав голову под крыло, гигантский ворон. Возле клетки висела на крюке странная мантия.
После нескольких минут невнятного бормотания старая баронесса сползла со стула. Ее суставы похрустывали, и Чайлд решил, что до мантии ей не добраться: так она кряхтела и шаркала ногами, пока шла к стене. Однако ей все же удалось сдернуть мантию вниз и даже, пусть и с немалым трудом, надеть ее. Затем, еле передвигая ноги, она двинулась вдоль длинного стола. Старуха нагнулась, невнятно что-то пробормотала и выпрямилась – снова с явно слышимым скрипом в суставах, – держа в руках громадных размеров фолиант, который она достала, судя по всему, с полки под столом.
Трудно было поверить, что она сможет далеко уйти с этим дополнительным грузом, однако ей это удалось. Охая и поскрипывая суставами, она дотащила книгу до стола и даже взгромоздила ее на покатый пюпитр. Книга заскользила вниз, пока ее не остановила горизонтально закрепленная как раз для этой цели планка. Еще одна планка в нижней части пюпитра не давала упасть со стола листу бумаги. Теперь Чайлд разглядел, что это была карта Лос-Анджелеса с пригородами, в точности такая, какими снабжают своих клиентов станции техобслуживания.
Тут обзор ему заслонила баронесса, которая стала взбираться на стул. Делала она это очень медленно, покачиваясь, и то и дело готова была потерять равновесие. Чайлд с трудом удержался от того, чтобы не поддержать ее. Однако она не упала, и Чайлд снова присел на корточки, спрашивая себя, почему это, собственно, так его беспокоит? Да пусть падает! Видимо, пережитки воспитания давали себя знать даже в самых неподходящих для того условиях: его ведь учили с уважением относиться к пожилым леди.
Спина мантии была сплошь покрыта переплетающимися символами; некоторые из них повторяли те, что украшали стены. Старуха подняла руки, чтобы отбросить широкие рукава мантии, как будто была древней птицей, изготовившейся к последнему полету. Она начала громко и нараспев говорить на каком-то незнакомом языке – том самом, на котором время от времени обменивались фразами другие обитатели дома. При этом она то и дело взмахивала руками. Золотое кольцо на ее пальце тускло поблескивало, напомнив Чайлду подмигивающий глаз.
Немного погодя она прекратила речитатив, сползла со стула и доковыляла до длинного стола у стены. Тут она смешала в стакане содержимое нескольких пузырьков и залпом выпила. Старуха вдруг громко рыгнула, и Чайлд едва не подпрыгнул на месте – от неожиданности и громкого звука. Вернувшись на свой насест, баронесса начала перелистывать страницы фолианта, судя по всему, читая вслух по нескольку фраз с каждой.
Чайлд догадался, что наблюдает самый что ни на есть настоящий колдовской ритуал – настоящий в той мере, в какой он готов был поверить в колдовство. Цель этого ритуала оставалась ему неизвестна, однако по спине пробежал холодок, когда Чайлду пришло в голову, что она, возможно, пытается таким образом его разыскать или еще как-то воздействовать на него посредством колдовства. В другое время, при других обстоятельствах он, возможно, и посмеялся бы над этим. Но слишком многое случилось с ним той ночью, чтобы так легко отнестись к чему-либо, что происходило в этом доме. |