— Понятно. Как подумаю, что надо совершить это триста шестьдесят раз подряд…

— Да нет, не подряд! Самое главное — каждый раз призывать по одному духу. А промежутки мы определяем сами, лишь бы не очень длинные.

Жюмель рассмеялась.

— Да здравствуют фибиониты, которые нашли способ сделать тебя хоть чуть предприимчивее! А то сначала ночные бдения, потом возня с подагрой… Я уже начинаю бояться, что ты так и будешь пренебрегать своими обязанностями и моими радостями. А ведь радость должна быть на двоих.

Смущенный Мишель огляделся, не услышал ли кто. По счастью, его товарищи были заняты другим. Они уже дорисовали круг, очерченный змеей. Симеони положил кисть и подошел к Фернелю, внимательно следившему за тем, что происходит на улице. Они о чем-то переговорили, и Симеони сделал знак Мишелю:

— Идите посмотрите, появился Ульрих.

Взволнованный Мишель еще раз провел рукой по волосам жены и подбежал к окну. Спящий в лунном свете город выглядел призрачным, и над ним громоздилась темная тень замка Эмпери.

Толпа нищих окончательно запрудила улицы. Стоя неподвижно, насколько им позволяли вихляющиеся тела, они глядели на дом. В центре толпы, опираясь на палку, благодушно улыбался Ульрих. Однако физиономия Пентадиуса, стоящего рядом со стариком, скрестив руки, полностью опровергала это показное благодушие. Глаза его сверкали ненавистью, рот кривился, и вся асимметричная фигура дышала злобной радостью. Должно быть, враги Мишеля были очень уверены в себе.

— Не знаю, что может произойти, но лучше бы начать сразу, — озабоченно пробормотал Фернель.

— Думаете, они нападут? — спросил Мишель, подумав, как непрочны двери и окна.

— Это трудно, — отозвался Фернель. — Видите, как медленно они двигаются? Их время растянуто в сравнении с нашим, сообразно более объемной небесной сфере.

Рыжий шотландец, прищурив глаза под морщинистыми веками, подошел к ним.

— Готово, — объявил он на ломаном французском, — Можно начинать.

Прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, в комнате раздался тихий, вкрадчивый голос. Каждое слово было пронизано чувством.

— Я жду вас, дети мои. — Говорил, несомненно, Ульрих, но было непонятно, к кому он обращался. — В «Церкви» есть еще место для таких, как вы, и вы знаете, что я не держу на вас зла. Я только не хочу, чтобы разглашали мои тайны. Мишель очень сильно провинился, но дружеское объятие может еще все исправить.

Мишель не смог удержаться и вздрогнул. Тот, кто говорил с ним сейчас, был для него больше чем учитель, он был как отец. Но — прочь все инстинкты и чувства: путь уже намечен.

Ульрих, казалось, прочел его мысли.

— Откажись от сопротивления, Мишель. Зачем тебе это? Ведь я сам нарек тебя главой своей «Церкви», и до моей смерти осталось всего три года. Потом командование иллюминатами возьмешь на себя ты.

Фернель очень волновался, и привычная дрожь в руках стала почти конвульсивной.

— Не слушайте его, Мишель, давайте начинать, пока он не попытался напасть. Мы сможем противостоять, но не знаем, как долго сможем продержаться. Он черпает энергию в Абразаксе, а это означает, что его сила аккумулируется медленно, но практически безлимитно.

Словно в ответ на его слова дом начал тихонько вибрировать, поскрипывая стенами. Мишель, очнувшись, подошел к Жюмель.

— Ты не хочешь еще подумать, сын мой?

— Ступай в пекло!

Голос затих.

Мишель взял жену за руку.

— Ты решилась, любимая?

Она с улыбкой наклонила голову набок:

— А ты что, сомневаешься?

— Нет. Пойдем, — И он увлек ее в центр круга, очерченного змеей.