«Я мог бы спасти „Омфал“, — подумал Рахмаэль. — Но пилот был прав: разумеется, ему придётся продолжать задуманное, поскольку Ферри снял барьер, невольно доказав необходимость длительного путешествия».

— А как насчёт компонентов глубокого сна? — спросил он.

— Просто доставьте меня к кораблю, — спокойно и терпеливо сказал Доскер. — Ведь вы не против, Рахмаэль бен Аппельбаум? — Проникновенный голос профессионала подействовал, и Рахмаэль кивнул. — Мне нужны координаты от вас, а не с оставленной симом карты. Я решил не дотрагиваться до неё. Я жду от вас решения, Рахмаэль.

— Да, мистер Аппельбаум. Сейчас… — он сверился с наручными часами, — восемь часов. — Рядом поджидала очередь хорошо одетых людей, что было на перенаселённой Терре это обычным явлением. Все рестораны, даже плохие, заполнялись каждый вечер после пяти, а этот ресторан никак нельзя было отнести даже к числу посредственных, не говоря уже о плохих. — Жанет! — окликнул метрдотель официантку в модном ныне комплекте из кружевных чулок и открытого жилета, оставляющего открытой правую грудь, сосок которой элегантно прикрывало украшенное швейцарским орнаментом устройство в форме золотой чашечки. Устройство воспроизводило псевдоклассическую музыку и отбрасывало на пол перед девушкой притягивающие взгляд движущиеся узоры, освещая ей путь в тесно уставленном крошечными столиками ресторане.

— Да, Гаспар, — ответила девушка, тряхнув высоко взбитыми на макушке светлыми волосами.

— Проводи господина Аппельбаума к двадцать второму столику, — приказал метр и с несгибаемой, ледяной выдержкой проигнорировал взрыв возмущения среди устало стоявших в очереди перед Рахмаэлем посетителей.

— Мне ни к чему… — заговорил было Рахмаэль, но метр оборвал его:

— Всё устроено. Она ждёт вас за номером двадцать вторым. — В голосе метрдотеля угадывался намёк на его полную осведомлённость о сложных эротических отношениях клиента, которых на данный момент, увы, не существовало и в помине.

Рахмаэль последовал за Жанет и её швейцарским чудо-фонариком на груди через темноту под стук ножей и вилок людей, торопливо поглощавших свои ужины. Они делали это в тесноте, ощущая гнёт собственной вины, и торопливо освобождали места ожидающим с тем, чтобы те успели получить ужин до двух ночи, когда закрывались кухни «Лисьей норы». Не успел Рахмаэль посетовать на тесноту, как Жанет остановилась и повернулась; в бледно-красном, восхитительно тёплом ореоле света, исходящем из чашечки на её соске, за двадцать вторым столиком сидела Фрея Холм.

— Вы не зажгли настольную лампу, — заметил Рахмаэль, усаживаясь напротив.

— Я, конечно могла это сделать. И заодно сыграть «Голубой Дунай». — Она улыбнулась. Глаза темноволосой Фреи сияли в сумраке — официантка уже ушла. Перед ней стояла маленькая бутылка «шабли» урожая 2002 года — одно из самых изысканных фирменных угощений ресторана, чрезвычайно дорогое. Интересно, кто заплатит по счёту за это старое калифорнийское вино двенадцатилетней выдержки? Ей-богу, Рахмаэль с удовольствием оплатил бы счёт, однако… Он машинально прикоснулся к своему бумажнику. Это не укрылось от Фреи.

— Не беспокойтесь. Владелец этого ресторана — Мэтсон Глазер-Холлидей. Счёт будет выставлен на шесть поскредитов. За порцию орехового масла и сэндвич с виноградным джемом. — Она рассмеялась, в отражённом свете подвесных японских фонарей в её тёмных глазах плясали огоньки. — Это место внушает вам опасения?

— Нет.