— Я должен получить побольше за свою работу, — заявил он. — Мы притащили сюда этого злобного пса Криса Хольца, которого сама его мамаша прозвала Мучителем Барнсбери! Самый опасный тип во всем северном Лондоне! И нате вам — я оказался в банде, которая его выкрала! Вам-то что. Вы собираетесь наварить на этом деле хорошие бабки. Так вот, я тоже хочу участвовать в дележе!

— Так ты же ничего не делал, Джонни, — заметил я. — Только вел машину, а всю тяжелую работу выполнили мы.

— Я тоже рисковал своей шкурой, Макс, хотя меня никто и не спрашивал, согласен ли я на это. И мне придется жить в этом проклятом городе под постоянной угрозой закончить жизнь визитом в мастерскую Криса, откуда не возвращаются.

— Да тебя никто не станет искать, — пробурчал Джон с набитым ртом.

— А ты разве забыл уже, что это я угнал машину? Копы могут накопать какой-нибудь след, который приведет их ко мне, и тогда мне крышка. Мне велели угнать машину для дела, на какое я ни за что бы не пошел, если б знал, а теперь оказывается, оно касается самих Хольцев!

— Ты напрасно волнуешься, — сказал я. — Заберешь деньги, причитающиеся тебе, да живи себе спокойно. Кто знает, сколько тебе суждено прожить! Стоит ли тратить всю жизнь на пачканье штанов от страха перед тем, что может и не случиться.

— Тебе легко говорить. Ты получишь прилично и сможешь смыться куда пожелаешь.

— Ой, да перестань ты нести всю эту чушь, надоело!

Это презрительное замечание сделал Калински. На нем был черный свитер с высоким горлом, поверх которого свисали три толстые золотые цепочки, а седые волосы он тщательно зачесал назад. Это делало его похожим на гангстерский вариант Милк Трея. Он оттолкнул тарелку, не доев и половины, и закурил «Ротманс».

— По-твоему, ты знаешь, что такое страх? — сказал он, тыча сигаретой в сторону Джонни. — А? — Джонни молчал, а он смотрел на него с видом опытного знатока. — Ни черта ты не знаешь! Так вот, сейчас я тебе объясню. Страх — это когда ты стоишь на улице без всякого прикрытия и эти сволочи из СО19 стреляют в тебя, а твой лучший друг, с которым ты сделал работу, падает мертвым на тротуар, прямо рядом с твоими ногами, и ты знаешь, через две-три секунды ты тоже будешь вот так валяться. — Калински смерил Джонни тяжелым взглядом. — Вот, мой мальчик, что такое страх.

— И что же случилось? — испуганно спросил Джонни.

— Ты хочешь узнать, почему я все-таки здесь, а не умер? Мне продырявили живот и ногу. Я провалялся в больнице полтора месяца, но меня все равно притащили в суд. Я получил четырнадцать лет за вооруженный грабеж и попытку убийства, так как мне тоже удалось ранить одного из этих подонков. Единственное, о чем я по-настоящему жалею, — это что он не сдох.

Честно говоря, я не очень-то поверил, будто Калински участвовал в перестрелке, подобной легендарной бойне в O.K. Коррале. Насколько я знал, за всю свою преступную карьеру он выстрелил всего раз, да и то в потолок подвала почтовой конторы. И он точно не был отчаянным головорезом. Как говорил мне Джо, Калински отсидел в тюрьме всего один маленький срок, что говорило о его бдительности и осторожности. Поэтому-то мы его и позвали на это дело. От кого-то понесло противной вонью, и не только из-за острого карри.

Джонни со вздохом опустил голову на руки.

— И какого черта я здесь торчу? — сказал он, ни к кому не обращаясь.

— Потому что кишка тонка! — проворчал Калински.

— Оставь его, Майк, — сказал я. — У бедняги была тяжелая неделя. Его любовница оказалась бисексуалкой.

— А что здесь такого? — заржал Таггер. — Что может быть лучше, чем втроем покувыркаться в постели?

— Чего же хорошего, если третий не желает с тобой трахаться.