За поворотом, в дальнем конце светился малый огонечек. Две скорбные фигуры стояли возле огонька. Подойдя поближе, Родионов разглядел двух сельских священников, еще не старых, которые стояли на коленях на сырой земле и молились. Несколько минут Родионов постоял рядом, сотрясаемый дрожью и ознобом. Наконец, те перекрестились и встали с колен.

— Кто здесь? — спросил Пашка.

— Старец Захария, — готовно пояснил маленький и тщедушный, худо одетый священник, подавая высокому погашенные свечи. Высокий принимая свечи, снова перекрестился и сказал, не глядя на Родионова:

— А ты помолись, помолись, брат. Старец и поможет…

— Поможет? — усомнился Родионов.

— Он чудеса творит! — подтвердил маленький. — Ты с верой только проси. Он, старец Захария, в скорби первый помощник…

— Старец Захария, согрей меня! — попросил Пашка, сам не зная, откуда у него появилась уверенность, что сейчас произойдет чудо.

Но никакого чуда не произошло. Его по-прежнему тряс озноб, никакой теплой волны не поднялось внутри…

Кто-то тронул его за плечо. Пашка обернулся. Перед ним стоял невысокий растерянный мужик с набитым целлофановым пакетом в руках.

— Слышь, парень, — сказал мужик смущенно и поглядел с любопытством на священников. — Слышь, чего… Как сказать… Я тут живу поблизости, в булочную пошел. — он поднял тяжелый пакет. — Чай поставил, глядь, хлеба нет. Пришлось идти в булочную… Ну, короче говоря, пойдем ко мне, чайку попьем! — закончил он неожиданно.

Священники переглянулись. Высокий улыбался, маленький был по-прежнему суров.

— Я тут, честно сказать, лет двадцать живу, — увлекая их за собой, объяснял гостеприимный мужик. — А на кладбище раза два и заходил всего. А тут в булочную пошел, дай, думаю, загляну… А чего, и сам не знаю. Мысль возникла. Вижу, вы тут стоите, на холоде… Ты вон совсем посинел. — кивнул он Пашке. — Пойдем, пойдем, чай на плите…

За чаем познакомились. Маленького священника звали отец Серафим, высокого — отец Олипий. Отец Серафим оказался настоятелем недавно образованного маленького монастыря, где-то в Вятской области.

Вечером того же дня, вернувшись от гостеприимного мужика, Родионов почувствовал странное опьянение и слабость в ногах. Прилег на минуту, набросив на себя старый тулуп, а проснулся глубокой ночью весь в поту и с температурой.

Провалялся он три дня. Соседи по очереди носили ему еду и чай, задерживаясь ненадолго, сообщая ему последние квартирные новости. Во время этих посещений заметно было, что им не сидится на месте, в середине рассказа они вдруг замолкали, прислушивались к тому, что происходит в коридоре, потом срывались с табурета и убегали на поднимающийся шум. Была в самом разгаре битва за старинный антикварный буфет.

На четвертый день Родионов проснулся в сумерках, вернее, так ему показалось, потому что дни стояли темные, ветренные и стылые. Люди быстро и легко привыкли к переменам, произошедшим на их глазах.

Еще неделю назад щедро светило солнце, редкие белые облака медленно плыли по синему небу, сухое золото кленов осыпалось в парках.