— А тогда в Астрахани как раз холера была, — краем уха слышал Павел повествовательный голос полковника. — Так вот, значит…

— Холера ясна? — встрял Степаныч, оторвавшись от миски.

Полковник передернул плечами, укоризненно глянул на Степаныча и замолчал.

— Кушай, кисанька. Ешь, моя хорошая… — приговаривала Любка Стрепетова. — Душенька ты моя…

Юра Батраков пыхтел сигаретой у распахнутой форточки, прислушивался к воркованиям Стрепетовой, желчно поигрывая желваками, и изредка бросал косые взгляды на пуделя.

Тот с треском грыз сухой корм, и, встречая эти взгляды, замирал с набитой пастью, пялился на Юру и сдавленно рычал.

Батраков не выдержал, вышвырнул окурок в форточку и быстрыми шагами вышел из кухни.

— Ешь, ешь, — успокоил Пашка оцепеневшего пуделька.

— Я, Паш, когда-нибудь точно его порешу, — кивнула Любка в сторону дверей. — В афекте. Он мне в каждой мелочи старается насолить. Вчера Егорушка спрашивает у него, какого роста Вий?

— Приземистый, горбатый… — Родионов задумался…

— Ну вот… А эта сволочь на меня показывает, вот, дескать, с нее примерно… И все с ухмылочкой такой поганенькой, ты же сам знаешь все эти его ухмылочки…

— С Любку Стрепетову Вий, — вставил Степаныч. — Это у Юрки представление такое. А я вот, между прочим, видел этого Вия своими глазами. И не в кино. В Коми ССР. Хотя, может, это просто горбун был, но какой, Паша! Вот уж горбун так горбун. Три горба, представьте себе…

Собака вдруг рванулась из рук Любки, громко взвыла, шлепнулась на пол и забилась в кашле, после чего поползла под стол и, откашлявшись, залаяла, наконец, в полную силу. Стрепетова ахнула и, роняя корм, тоже полезла под стол выручать собаку. Павел обернулся.

В дверях кухни торчал высоченный и тощий как жердь человек.

Несмотря на то, что утро было уже довольно позднее и жаркое, на нем был застегнутый под горло брезентовый таежный плащ, бурый и жесткий, протертый на сгибах рукавов. Плащ этот поражал с первого же мгновения, он стоял колом, и казался снятым с какого-нибудь чугунного памятника, настолько был тяжел и бездвижен.

Обладатель его, темноликий, с резкими словно высеченными из камня скулами, с глазами, посаженными близко и чуточку косо, мрачно оглядел кухню, не обратив ни малейшего внимания на застывших от удивления людей. Взгляд его скользнул по потолку, спустился чуть ниже, обшарил углы и наконец остановился в простенке между шкафчиками.

— Ага! — сказал человек удовлетворенно и при этом алчно дернулся его кадык и блеснули в глазах две темные искорки.

— Ага! — повторил он и вытянул губы трубочкой.

— Позвольте поинтересоваться… — начал было полковник Кузьма Захарьевич, но человек упредил:

— Угорелов! — и ткнул пальцем себя в грудь, оглядывая сощуренным взглядом газовые плиты. Кузьма Захарьевич, не сводя глаз с гостя, тоже почему-то ткнул себя пальцем в грудь и, оглянувшись на настороженных людей, продолжил смелее:

— Кто вас, собственно говоря?.. Я по крайней мере что-то не… А поскольку здесь коммунальная…

И вновь не дал ему закончить Угорелов, вытащил из кармана плаща бумагу, сверился и произнес тускло:

— Будем говорить, заказ на уничтожение бытовых насекомых с предоплатой. Заказчица К.К.Розенгольц…

— Это про которого Фомич говорил, — догадался Родионов. — Клопомор!

— Это, молодой человек, смежная профессия, — мельком взглянув на него обронил Угорелов.