Валькур до сих пор ходил, слегка согнувшись, несмотря на то что его рана быстро заживала. Он указал на матроса, стоявшего позади с сундуком в руках.

— Я сожалею, что помешал вашей ссоре, но поскольку ни вы, парусный мастер Мак-Кормак, ни ты, Фелиситэ, не присутствовали при разделе добычи, я решил сам отнести причитающиеся вам три доли, пока они куда-нибудь не подевались.

— Наши доли? — Фелиситэ нахмурилась.

— Конечно. Каким бы странным это ни казалось, Моргану как офицеру пиратской команды капитана Бономма причитаются две доли из груза английского приза, захваченного «Черным жеребцом» прежде, чем он пришел на Тортугу.

— А третья доля? — спросил Морган.

— Она принадлежит Фелиситэ. Без ее помощи нам бы не удалось захватить вашу бригантину, — усмехнулся Валькур.

Как могла Фелиситэ об этом забыть? Ей следовало помнить, что Валькур обязательно постарается отомстить, тем более сейчас, когда ему представилась последняя возможность причинить им неприятность. Облизнув губы, она бросила быстрый взгляд на ставшее непроницаемым лицо Моргана, а потом вновь обернулась к брату.

— Я говорила тебе раньше и повторяю сейчас, мне ничего не нужно.

— Нужно или нет, дорогая, но теперь это твое. Ты это заслужила. — Повинуясь жесту Валькура, стоявший сзади матрос выступил вперед и опрокинул сундук на песчаный пол. Из него выпали шахматы слоновой кости в коробке, инкрустированной тиковым деревом и золотом. Следом посыпался дождь золотых монет, полился водопад какой-то ткани, сверкнули зеленые нефриты. Кроме того, из сундука выскользнуло платье из атласной парчи кремового цвета. Оно лежало на земле, переливаясь в косых лучах заходящего солнца, словно сверкающий символ манящего роскошью упадка.

Фелиситэ пронзила Валькура полным ненависти взглядом. Он всегда слишком хорошо разбирался в женской одежде, а заодно — и в женских слабостях, до обидного хорошо…

Валькур поклонился с недоброй улыбкой.

— Надеюсь, я скоро увижу вас обоих.

С этими словами он удалился в сопровождении тяжело ступавшего по песку матроса. Фелиситэ крепко стиснула ладони, увидев, как Морган медленно приблизился и, взяв блестящее атласное платье, скомкал ткань сильными пальцами.

— Теперь у тебя есть что надеть сегодня, — проговорил он тихим голосом.

— Я… Клянусь, я не помогала захватить твой корабль ни ради наживы, ни по доброй воле.

— Можешь не сожалеть. В этом есть своя справедливость. Я получил неплохой урок. — Он отвернулся с бесстрастным лицом.

— Я же говорю тебе…

— Не надо! Ничего мне не говори, — резко перебил Морган, отбросив платье, словно оно обожгло ему руку.

— Я бы погибла, если бы ты не спас меня. Или ты забыл?

Он повернулся и посмотрел на нее печальным взглядом.

— Может, было бы лучше, если бы я не стал этого делать.

Ощутив острую боль, туманящую сознание, Фелиситэ молча глядела как Морган, стремительно повернувшись, быстрыми шагами вышел из хижины. Немного погодя она опустилась на покрывала, служившие им постелью, которые теперь лежали рядом. Вытянувшись во весь рост, Фелиситэ закрыла лицо руками. По телу пробежала дрожь, отчаяние, черное и губительное, постепенно наполняло душу.

Здесь они с Морганом провели уже целую неделю, предаваясь любви. Здесь испытывали ни с чем не сравнимое наслаждение. По ночам, в объятиях Моргана, она чувствовала себя в безопасности, к ней вернулась радость жизни и уверенность. Понемногу она снова стала на что-то надеяться, о чем-то мечтать, во что-то верить.

Но она жестоко ошиблась. Разочарование поразило ее словно удар шпаги, направленный прямо в сердце, от которого нельзя уклониться.