Фелиситэ ощущала, как экстаз все сильнее охватывает ее, словно бурный темный поток. Он поднимался все выше, постепенно приближая ее плоть к невидимому взрыву. Он наполнял ее, окружал со всех сторон, затягивал в напряженную пучину, черную как ночь. Она вцепилась Моргану в плечи, обхватила ногами его изборожденную шрамами спину, и единственное, что позволяло ей благополучно преодолеть эту бездонную пропасть, было ощущение того, что она сейчас не одинока.

Потом они лежали в той же позе, в которой им довелось испытать блаженство, прислушиваясь к собственному тяжелому дыханию. Широко открыв невидящие глаза, Фелиситэ чувствовала, как ее исподволь охватывает тревога. Каким простым представляла она раньше соединение мужчины и женщины. Возможно, это действительно было так для некоторых людей. При других обстоятельствах, с другим мужчиной и в другое время она, может быть, не пережила бы ничего подобного. Однако сейчас, рядом с этим ирландским наемником Морганом Мак-Кормаком, желание плоти стало поистине опустошающим. Мысль о том, что она сама заставила считать это наслаждение пороком, который необходимо терпеть, не приносила ей облегчения. Конечно, она могла найти и другие оправдания. Негодование тоже сыграло свою роль, так же как ненависть и страх. Только что они могли изменить? Да и изменится ли вообще что-нибудь?

Фелиситэ долго лежала неподвижно, пытаясь уснуть, но сон не приходил. Даже когда ей это наконец удалось, она так и не смогла отдохнуть, потому что ее все время преследовали опустошающие и изнуряющие кошмары.

Поэтому, увидев, как в комнату начал пробиваться утренний свет, она испытала чувство, близкое к облегчению. Судя по тому, с какой преувеличенной энергией Морган соскочил с кровати и стал надевать мундир, он пережил этой ночью те же самые ощущения.

Вопреки установившейся традиции он надел шпагу, не успев позавтракать.

— Ты уже уходишь? Так рано? — тихо спросила она.

— Ничего не поделаешь. О'Райли приказал всем явиться на службу. Сегодня в городе усилят патрули, а к казармам, где держат арестованных, и на Оружейную площадь пошлют несколько специальных нарядов.

Фелиситэ села на кровати, прикрыв грудь покрывалом.

— Он, конечно, не ожидает, что жители поднимут восстание?

— Такую возможность никогда нельзя сбрасывать со счетов. Арестованным сочувствуют даже некоторые испанские офицеры, оставшиеся здесь после бегства Уллоа: Наварро, Гайарре и Лойола.

— Неужели… казнь будет публичной? Морган поправил шпагу и взял камзол.

— Как еще можно показать людям, что не следует бросать вызов испанской короне?

— О да, конечно. Для устрашения казнь следует устроить в тот час, когда на площади соберется как можно больше людей.

— Время еще не назначено. Негр, который обычно исполняет обязанности палача, на сей раз отказался, поэтому придется искать кого-нибудь еще. Ты, конечно, не собираешься туда идти?

— Почему же? Эти люди — друзья моего отца.

— Такое зрелище вряд ли доставит удовольствие женщине.

Она наградила Моргана холодным взглядом.

— Если я туда пойду, так это вовсе не ради зрелища, а по той же причине, почему люди сидят у постели умирающего, чтобы он не оставался одиноким.

— Как тебе будет угодно. — Морган потянулся за треуголкой, висевшей на гвозде. Потом он несколько минут вертел ее в руках, с задумчивым выражением лица глядя на колышущуюся золотую бахрому.

Если он обдумывал, как еще ее предупредить, он нашел неплохой способ. Приблизившись к кровати, Морган горячо поцеловал Фелиситэ в губы и, быстро повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

В этот день время, казалось, тянулось невероятно медленно. Фелиситэ несколько раз посылала горничную Мари узнать, что происходит на площади перед церковью.