Зато Леопольд смеялся вовсю, сначала это был тихий смех, а затем он набрал силу и превратился в самодовольный хохот, полный удовлетворения от содеянного; его смех был полностью лишен добродушия и звучал неестественно, натянуто. Освальд, разъярившись, начал швырять яблоки и огарки в темноволосого кузена принца. Задорное выражение исчезло из глаз Леопольда, и он, зло прищурившись, принялся перебрасывать перехваченные им на лету предметы Густаву, тот моментально переправлял их Мейеру. Защищаясь от града летящих в него свечек и яблок, высокий Мейер отбрасывал их горстями в сторону близнецов, в его серых глазах застыло выражение злой расчетливости.

Игра все больше принимала опасный нешуточный характер. Теперь уже, войдя в раж, мужчины бросали предметы со всей своей недюжинной силой, целясь друг в друга и стремясь ударить побольнее. В комнате от гари и дыма трудно было дышать. Анджелина прижалась к спинке стула и напряженно следила за жутким мастерством, с которым люди принца играли в свою безумную игру, хотя от ужаса у нее по спине забегали мурашки.

Она уловила легкое дуновение воздуха слева — и увидела, что Рольф легко вскочил на ноги. Он проскользнул за ее стулом, направившись к очагу. Уголком глаза она видела, как он присел на корточки у огня и вынул из него несколько обуглившихся горящих поленьев, взяв их в охапку голыми руками. И внезапно пространство над столом наполнилось дымными, рассыпающими вокруг себя искры, факелами. Они летели прямо в лица мужчин, посланные крепкой твердой рукой. Азартные игроки инстинктивно начали ловить раскаленные головешки и, обжигаясь, отшвыривать их с криками и бранью дальше по кругу. Свечи и яблоки были забыты, как ненужные детские игрушки, и попадали на пол. А головешки тем временем, переходя из рук в руки, одна за другой возвращались к Рольфу. Он отправлял их точным броском назад в полыхающий красными языками очаг. И вот, наконец, туда была брошена последняя головешка, которая рассыпалась от удара на множество раскаленных угольков. Один из них, подпрыгнув, упал на пол и подкатился к самой туфельке Анджелины. Уголек мигнул красным глазом и потух, выпустив струйку дыма.

Рольф положил руки на спинку ее стула.

— Вечер окончен, дети мои, — произнес он. — Завтра нас ждет долгая и трудная дорога, поэтому вам пора на покой. Можете взять каждый по свечке, чтобы осветить свой одинокий путь в спальню.

Они застыли на месте, окаменев, превратившись в безмолвные статуи и лишь бросая разъяренные взгляды друг на друга и на своего предводителя. В воцарившейся зловещей тишине был ясно слышен тихий звук капающего на пол воска со свечи, лежащей на краю стола. Да в очаге громко потрескивал огонь. Наконец, кто-то один несмело улыбнулся, за ним усмехнулся другой, хохотнул Густав, и все телохранители, качая головами, похлопывая друг друга по спине и дуя на обожженные ладони, принялись поднимать опрокинутые бокалы, надеясь отыскать в них хоть несколько капель бренди, а затем они, подчиняясь приказу принца, разошлись по своим комнатам. Их беспрекословное повиновение показалось Анджелине наиболее поразительным из всего, что она видела и слышала за ужином.

Все это безумие так быстро началось и так внезапно кончилось, что последний синий огонек горящей на столе лужицы бренди угас, исчерпав себя, в ту минуту, когда шаги телохранителей затихли наверху. Глядя на страшный беспорядок на столе, Анджелина невольно почувствовала благодарность к человеку, положившему конец этому безобразию — и тут же быстро подавила в себе доброе чувство к принцу.

— Ну и бардак! — только и сказала она.

— Сейрус приберет. Думаю, мы предоставим ему самому управиться со всем этим.

Он двинулся на свое место, взял бокал и тяжелую огромную бутылку бренди, стоящую рядом. Рольф и глазом не моргнул, когда острый край разбитого бокала впился в его обожженные пальцы. Он только замер, на секунду задержав дыхание.

— Вы поранились, и в этом нет ничего удивительного, — произнесла Анджелина резким тоном, нервы ее все еще были натянуты, как струна, и напряжение только начало отпускать ее.