– Тихий был жилец, упокой Господи его душу!
– Тихий? – переспросил я, пытаясь не подавиться приторно‑сладкой – жизнерадостная бабуся, не спрося, бухнула в кружку с надписью «Свят, свят, свят!» три куска рафинада – жидкостью.
– А то же! – подтвердила Клавдия Захаровна. – Эти новые‑та, с ними же не уживесси! То им ремонт заладится; бусурман нагонят – шуму‑грохоту, хоть святых выноси! Вон, в пятнадцатом доме, так вовсе потолок обвалился с такого ремонту. То нет ремонта, и хозяев нету – что делают, где шлендрают, Бог их весть, а тараканы ходют. То вот тараканы опять же, соседка рассказывала – огромные, злые, что твои собаки! Тож бусурманские.
Я попытался представить себе злого широкоплечего таракана.
– А наш‑то, светлой памяти, тихий был жилец. Нелюдимый, одно ж, ни с соседями не побеседует, ни гостей приведет… оно и к лучшему, конечно, а то такая ноне молодежь пошла… страха Божьего на них нету, что ни девка – то блудница, что ни мужик – то или алкаш, или этот, как их… а, нихремастер! – Старушка махнула рукой, сетуя на испорченность грядущего поколения. – Так к чему я… А! Нелюдимый, говорю, жилец‑то был, и в разъездах часто – по ко‑ман‑ди‑ров‑кам! – торжествующе выговорила бабуся трудное слово. – А так чисто золотой был. Ни мусора от него, ни шума. И вежливый.
Я покивал. В натуре В.С.Парамонова начинали открываться неведомые глубины – до сих пор никто из знавших его лично или заочно не называл покойника «вежливым».
– Так говорите, Клавдия Захаровна, не ходил к нему никто? – переспросил я. – Совсем‑совсем? Особенно в последние дни – ну, неделю там, месяц?
Бабка призадумалась.
– Было! – воскликнула она радостно. – Эх, старость злая… Запамятовала совсем, ваше благочиние! Был у него гость – как раз тому дня… да, неделю тому обрат. Я еще удивилась – к кому такой прикатил? Не на ковре, вишь, а на карете, а кони таки гладки, блестящи, гнедой масти четыре жеребчика.
Я подивился острому зрению бабки. Это ж надо – с третьего этажа еще углядеть, что там у коней между ног! Хотя, может, и придумывает. В ее возрасте простительно.
– А сам такой видный мужчина, представительный, хотя молодой. И как выглядел, помню! – почему‑то обиделась бабка, хотя я ничего не сказал. – Значит, волосы темные, лицо такое… длинное такое… на лицедея этого эфирного похож, как его… от, совсем память отшибло… ну, который в «Золушке‑восемь» прынца играет?
Не будучи поклонником бразильских сериалов, я представления не имел, на кого похож давешний парамоновский гость, но почел за благо понятливо закивать. В конце концов, восьмая «Золушка» еще не кончилась; надо будет – включу и посмотрю.
– Я еще подивилась – нешто в осьмнадцатую кавалер пожаловал? – продолжала старушка. – Значит, зашел он к нашему… упокоенному… а долго не сидел, скоренько вышел, да смурной такой… и ушел. Я и карету‑то разглядеть не успела как следует, только, помню, крыша темная, и по ней узоры колдовские.
Вот пошла мода – на каретах разъезжать! И улицы наши истоптанные не смущают. Это старые, в центре, еще покрыты брусчаткой, как в старые времена, а по новым районам хорошо если дорожки пешеходные проложат. Хорошо тому живется, кому персы ткут ковер… а кому ковра не дали, тот меси родной навоз. Студенческая частушка времен моей юности; в те времена это называлось «сатирой». Хотя счастливые летчики из моих знакомых утверждают, что хрен редьки не слаще. Пробовали когда‑нибудь найти в районе Садового кольца свободную вешалку?
– А с тех пор никто к нему не заходил. Только тот бусурман с ножиком, что за ним таскался бесперечь, – заключила старушка. |