Везет же Ахиллу — на него со всех сторон так и сыплются царские жены и дочери: сначала Брисейда, потом предводительница амазонок, затем дочка Агамемнона, хотя он её и не видел, теперь вот — дочь Приама… Было бы смешно, если не было бы так грустно.
Неправильно истолковав молчание Ильи, Паммон подошел к девушке и, бесцеремонно схватив за волосы, запрокинул голову, чтобы Илья мог оценить лицо. Поликсена крепко зажмурилась.
— Неужели не нравится?
Илья по-прежнему молчал, задумчиво глядя на дочь Приама.
Не заметивший на лице прославленного воина ни следа интереса, Паммон потянулся к фибуле, скрепляющей концы хитона на плече девушки.
— Хватит, — резко приказал Илья. — Уходите. И тело Троила тоже можете забрать.
Братья переглянулись.
— Так ты принимаешь предложение нашего отца?
— Я подумаю.
— И когда нам твоего ответа ожидать?
«Да когда же они, наконец, уберутся?», — внезапно вскипел Илья. — «Что им ещё от меня надо?»
— Не знаю, — раздраженно передернул плечами он. — Через несколько дней я пришлю вам кого-нибудь, мы встретимся и поговорим.
Троянцы, как по команде, склонили головы и развернулись.
— Эй, вы ничего не забыли?
Сыновья Приама непонимающе уставились на Илью.
— Сестру свою забирайте.
Илья заметил, что Поликсена подняла голову и с надеждой уставилась на братьев.
— Она остается тебе, — покачал головой Паммон.
— Я же сказал, что ещё ничего не решил.
— Пусть будет она у тебя в залог наших намерений.
«Да что это, чёрт побери, такое?» — взвился Илья, вскочил на ноги и яростно рявкнул:
— Я сказал — забирайте сейчас же!
Шатер опустел.
Илья, тяжело дыша, смотрел на тлеющие угли треножника.
Что с ним происходит? Откуда эта злость, эти непонятные вспышки ярости? Почему его всё так раздражает?
Снова накатила волна слабости и усталости. Илья тяжело опустился на жёсткий дифф и натянул на себя пару шкур — его знобило.
«Я просто простыл, — сказал он сам себе: — Я отосплюсь, и мне станет лучше».
Ему казалось, что до прихода сыновей Приама он думал о чём-то важном… что почти понял что-то… Но никак не мог вспомнить, что это была за мысль.
Когда по отделению дежурил Пингвин, на происходящее в камере временного заключения обычно обращали мало внимания. Но в этот раз пришлось сделать исключение — уж очень подозрительная установилась тишина после громких криков и воплей.
Поправляя сползающий с круглого животика ремень, Пингвин не спеша направился к приемнику-накопителю. И застал там следующую картину.
На полу в живописных позах, будто игрушки, разбросанные небрежной рукой, валялись все визитёры отделения: два мелких драгдилера, один наркоман (впрочем, он валялся с тех самых пор, как его привезли), четверо местных драчунов, разбуянившийся сантехник из соседнего ЖЭКа, а также Корж с приятелями, доставленные сюда не по причине каких-либо нарушений, а исключительно с целью материальной выгоды, то есть выкупа.
И только двое не валялись на полу. Один, угрюмый молчаливый мужик, которого привезли сюда несколько часов назад с Серёгой Ломцевым, очень прямо сидел на скамье, а второй — Афоризмыч, бомж со щегольской бородкой и интеллигентным прошлым, сидел на полу, старательно вжимаясь спиной в решетку, и старался без надобности не шевелиться. Постоянного посетителя «отеля Обезьянник», как бич торжественно именовал отделение, Пингвин сегодня впервые видел протрезвевшим. Совершенно из ряда вон выходящее событие — щедро пересыпающий свою речь афоризмами Афоризмыч всегда находился в состоянии «выпимши». |