Изменить размер шрифта - +
Этот сигнал полицейские ненавидели больше всего на свете, но если такое случалось, то откликались на него от всей души.

Когда-то Бетезда Фаунтин был элегантным рестораном на открытом воздухе. Летом сюда стекалась самая пестрая публика, чтобы подегустировать вина и полюбоваться на фонтан. Затем наступили 60-е годы, когда нагрянули наркотики. И Бетезду превратили в рынок их сбыта. Ресторан закрылся. Фонтан забросали мусором. Стены покрылись всякого рода надписями. Появились и убийства. Теперь это, некогда любимое горожанами место отдыха уныло пустовало как летом, так и зимой. На эспланаде, нависшей над бассейном, скорчившись и переломившись пополам, лежало лицом в снегу тело в голубой форме полицейского.

Первыми до него добрались мотоциклисты.

– Он ранен,– крикнул один из них.

Со стороны Рузвельтовской больницы уже завывала сирена «скорой помощи».

Бекки пристроила свой «Понтиак» сразу же за мотоциклами, и все трое пулей выскочили наружу.

– Я медик,– совсем ни к чему бросил на ходу Эванс.

В нью-йоркской полиции не было человека, который не знал бы, чем занимается Эванс. Он подбежал к раненому.

Бекки ни на шаг не отставала от него. Это был коп средних лет, наверняка один из членов поисковой группы в парке,

– Вот подлая тварь,– сказал он, силясь улыбнуться,– эта мерзавка собака так продырявила мне брюхо.

Говорил он с трудом, еле слышно.

– Проклятье,– выругался Эванс.

– Это серьезно, док? – спросил коп сквозь слезы.

Медик отвернулся.

– Лучше не двигайся, дружок, пока не принесут носилки. Какой бы ни была рана, вы так потеряете меньше крови.

– До чего больно от этой пакости,– простонал полицейский.

Затем его глаза округлились, голова упала на грудь.

– Быстро, любую повязку! – приказал Эванс.– Он потерял сознание.

Двое друзей пострадавшего наложили ее прямо на дыру, зиявшую в его пальто.

– Где же эта похоронная колымага? – отрывисто спросил Эванс.– Если они не подсуетятся, коп отдаст концы.

В тот же момент подъехала «скорая», и медбригада, не мешкая, принялась за дело. Осторожно разрезали верхнюю одежду и обнажили рану.

Было жутко смотреть, как пульсировали темно-синие стенки кишечника. Бекки едва не разрыдалась. Опять ОНИ! И только что! Пять минут тому назад! Они бродят где-то рядом. Она дотронулась до плеча медэксперта.

– Оставьте меня в покое.– Он осматривал рану.– Увезите его,– приказал он полицейским. Затем посмотрел на Бекки и прошептал всего два слова: – Не выживет.

Раненого положили на носилки, внесли в машину, которая, взвизгнув колесами, помчала его в отделение неотложной помощи. Поскольку с пострадавшим был врач из больницы, Эванс вернулся в тепло «Понтиака».

Остальные полицейские оставались все еще на месте происшествия и, сбившись в небольшие группы, рассматривали обагренные кровью следы на снегу. Все молчали. Да и о чем было говорить? У одного из их коллег только что выпустили наружу кишки, и он заявил, что это сделала собака. Подошел, отдуваясь, как тюлень, капитан округа. По неизвестным причинам он добирался сюда пешком.

– Что это еще за бордель?

– Ранили Бейкера.

– Каким образом?

– Какой-то зверь прогрыз ему 20-сантиметровую дыру в животе, да так, что вывалились кишки.

– Что за чушь собачья?

– Вы правы, господин, он утверждает, что это сделала собака.

Бекки почувствовала, как Уилсон схватил ее за руку. Она содрогнулась от внезапно окатившей ее волны ужаса.

– Послушай меня, малышка,– сказал он ей удивительно спокойным голосом на ухо.

Быстрый переход