Что-то горячее потекло по плечу. Даромила, найдя в себе силы, спихнула неподъёмного наёмника, шея которого была насквозь пробита стрелой. Хлестала из раны бурая кровь. Отерев снегом плечо, княгиня подползла к свергнутому главарю, принялась расстегивать озябшими пальцами петли плаща, не думая о том, как мертвеет его лицо, а глаза стекленеют: как ни странно, но жить хотелось ей остро. И ничего не ощущала кроме потребности немедленно укрыться, защититься от холода, что железными когтями скрёб по спине и плечам, сжимал нутро. Стянуть с убийцы неподъёмную накидку сразу не получилось, пришлось повозиться, руки отнимались от холода, а пальцы и вовсе никак не могли справиться с завязками. Она слышала будто за глухой стенкой, как кругом поднялась суматоха, и все позабыли о княгине. Стянув, наконец, одежду, Даромила завернулась в неё — немного, но защитила та от жёсткого мороза. Только теперь женщина смогла оглядеться: кмети и оставшиеся без главаря наёмники теперь сгрудились возле Ярополка, держа плотное кольцо и оружие наготове, они что-то выкрикивали, но Даромила ничего не разбирала, едва ли до сознания проталкивалось понимание окружающего её безумия. Снова прорезали воздух стрелы, и трое мужчин, всхрапнув, упали замертво. Даромила, испуганно озираясь, страшась, что стрела и в неё угодит, поползла дальше от костра. Стоило ей удалиться, как следом грянул зычный рёв, и со стороны леса вдруг хлынули — откуда только взялись — разбойники. Ураганом ударились о вставших стеной кметей Ярополка. Зазвенело угрожающе железо, были слышны выкрики князя, голос которого звоном ударялся о слух, сотрясая всё внутри. Посыпались искры, кто-то угодил в кострище, заорал, катаясь в снегу, силясь потушить тлевшие волосы и мех одежды. Опомнившись, Даромила, вскочила на ноги и, больше не медля, опрометью бросилась в чащобу. Только тогда кто-то заметил пленницу, громко окликнул. Гонимая страхом, княгиня желала одного — как можно дальше уйти от побоища. Лучше ей не будет, коли попадёт в руки татей. И тогда уж точно случится ей худо.

Несколько раз она падала, запутавшись в длинных складках плаща, боль и страх заставляли подниматься и бежать вновь. Шум, что доносился сквозь колоннаду деревьев, начал стихать, и тогда перестала оборачиваться, утешаясь тем, что нет преследователей. Голова трещала, ходила кругом, дыхания в груди не хватало, рывком втягивала его. Вконец задохнувшись от беспрерывной, бешеной беготни, Даромила перешла на шаг, едва переставляя ноги, бороздя снег. Хорошо, что сапоги с неё не сняли, но на голое тело толку от плаща было мало, мороз пробивался снизу, сковывал и обездвиживал, тянул неумолимо тепло. Даромила старалась не обращать внимания на то, что перестала чувствовать задубевшие руки и пальцы ног, пока они вовсе не стали заплетаться, но теперь уже не от неудобной, не по размеру, одежды и снега… Отчаянно хотелось оказаться как можно быстрее в безопасности, в тепле. Очнувшись вконец, Даромила осмотрелась. От острога они уехали не так и далеко, только кругом был лес и никакого просвета. Заблудилась. Девушка с остервенением отринула дурные мысли, упрямо шагая вперёд, но лес как будто только густел, вгоняя её в какое-то дурманно-сонное состояние. Монотонность пути убаюкивала, и в какой то миг Даромила поймала себя на том, что не идёт быстро, а плетётся, едва переставляя ноги, покачиваясь, держась за шершавые сосны, а после совсем стала будто выпадать из яви, вздрагивая, пока не споткнулась, удержавшись о толстый ствол сосны, прильнув нему щекой. Усталость и сон навалились непосильной ношей, придавливали к земле, отяжеляли веки. Она тряхнула головой, сбрасывая наваждение, да только поняла, что холод всё больше вытесняет тёплое дыхание.

— Нет, — сказала хрипло, выдыхая пар. — Не спать! — выкрикнула, срывая севший голос.

Мороз только креп. Какая скверная доля — уйти от мужа, от жестокой расправы и погибнуть здесь, в глуши, замёрзнуть насмерть.