— Хороший, хороший мальчик, — сказал он тем тоном, каким обычно обращаются к лошади. Белый Старик нежно обвил его хоботом, а затем отпустил, и фон Хорст направился через лес к реке. Он лег на живот и напился, мамонт тоже подошел и принялся пить рядом с ним.

Фон Хорст не торопился покидать берега реки. Он ловил рыбу, собирал орехи и фрукты, несколько раз ел и спал; он изготовил лук со стрелами и хорошее прочное копье. Копье фон Хорст делал, помня о тарагах. Оно было длиннее прежнего и несколько тяжелее.

Копье это он смастерил из гибкого дерева, и его не так легко было сломать.

Пока фон Хорст жил у реки, он часто видел Белого Старика. Огромное животное кормилось в зарослях бамбука рядом с тем деревом, на котором фон Хорст соорудил примитивное убежище. Встретившись с ним, фон Хорст не забывал погладить мамонта и поговорить с ним, ибо он был в этот момент его единственным товарищем. Когда мамонт долгое время отсутствовал, он ожидал возвращения Белого Старика и беспокоился за него. Это была странная дружба, дружба человека и мамонта, и, как предполагал фон Хорст, в ней было много общего с тем, что происходило во внешнем мире много веков назад, во времена приручения диких животных.

Изготовив оружие, фон Хорст решил отправиться на поиски Ло-гара. То, что он ступит на эту землю, было столь же маловероятно, как и то, что он найдет Сари, но фон Хорст не мог просто оставаться там, где был, ожидая смерти от несчастного случая или от старости.

Кроме того, чувство юмора и любопытство подталкивали его к тому, чтобы увидеть легендарного Газа.

Белый Старик расположился рядом, под деревом, спасаясь от жарких лучей стоявшего в зените солнца, слегка покачивая хоботом, и фон Хорст подошел к нему, чтобы приласкать на прощание, ибо он в самом деле привязался к своему огромному другу.

— Мне будет не хватать тебя, старина, — сказал он. — Мы много чего с тобой повидали. Удачи тебе! — И он похлопал его по косматому хоботу. Затем повернулся и зашагал прочь, в неизвестность.

Глядя в даль, на дорогу, где горизонт расплывался в мягкой дымке, было трудно представить себе, что всего лишь в каких-нибудь пятистах милях под его ногами, под этим примитивным нетронутым миром, может быть город, задыхающийся от уличного движения и заполненный бесчисленным множеством людей, спешащих по своим делам и живущих спокойной, размеренной жизнью. И если им что и угрожает, то лишь неосторожный водитель или банановая кожура, по небрежности брошенная на тротуаре.

Фон Хорсту было любопытно узнать, что сказали бы его друзья, если бы им довелось увидеть элегантного, утонченного лейтенанта Фридриха Вильгельма Эрика фон Мендельдорфа унд фон Хорста одетым лишь в набедренную повязку, настоящего жителя эпохи плейстоцена. А потом его мысли вернулись к Пеллюсидару и Ла-джа. Он спрашивал себя, почему она его так не любила, и неожиданно вздрогнул от внезапного озарения — ведь он любит ее, он любит эту маленькую дикарку, не подозревавшую о существовании таких вещей, как алфавит и светские манеры. Он пытался отбросить эту мысль, спрятать в подсознании, но она настойчиво возвращалась к нему.

Он брел, погруженный в задумчивость, размышляя о том, что в Пеллюсидаре дороги вели в никуда и что здесь тебе либо везет, либо ты — труп. Он не слышал, что происходило у него за спиной — он думал о Ла-джа из Ло-гара, а за ним кто-то шел, шел тяжелым шагом.

Потом он вдруг вернулся к действительности и вновь обрел бдительность, но было слишком поздно.